Испепелитель
Шрифт:
"Парень все это время болел и был под моей опекой", - оборвал его Датрохан.
– "А вот как ты смог выжить - это вопрос. Судя по всему, ты поражен чумою. Рыцари, несомненно, его нужно изолировать". "Ты не закроешь мне рот, командующий!" - надрывался Фэйрбэнкс, вырываясь из рук стражи.
– "Если он был под твоей опекой - значит, щенок действовал не один! Отпустите меня, я не болен! Я не болен!!!"
Фэйрбэнкс был выведен из зала; ненадолго воцарилось гнетущее молчание, прервал которое лорд Тиросус, сверливший Датрохана единственным здоровым глазом. "Говоришь, Могрейна одолела целая рать нежити?" - обличительно осведомился
– "Но по дороге из Монастыря мы не видели ни одного тела мертвяка Плети". "Они обернулись в прах и развеялись по ветру", - устало объяснил Датрохан.
– "И я полагаю, тут нечего больше разъяснять. Твои речи и так идут на грани измены. Пора бы тебе определится: ты с нами или нет?"
"Был бы Александрос здесь, он воззвал бы к гласу разума", - процедил Тиросус, по очереди оглядев собравшихся.
– "Но, боюсь, здравый смысл покинул многих из вас, уступив место слепому фанатизму. И мы покидаем этот орден. То, чем он стал. Кто разделяет наши взгляды - может уйти за нами в любой момент. А тем, кто останется, скажу: если вы не отыщете заново для себя истинное учение Света, будете прокляты им…" И с этим мрачным предвещанием статный муж в черных доспехах покинул соборный зал Марденхолда.
Жгучая боль пронзила тело Александроса Могрейна, и в муках он склонился над могилой дорогой жены, куда приходил в самые тяжкие моменты жизни. "Елена, ты нужна мне!" - отчаянно шептал он.
– "Мои мысли, мои чувства… они будто растворяются! Я теряю себя! Будто моя душа раскалывается надвое!"
"Кого ты любишь?" - спросил его жестокий, холодный голос. "Я люблю тебя, Елена!" - в сердцах выкрикнул Могрейн.
– "И всегда любил!" Вдруг что-то схватило за запястье. Опираясь на изумленного человека, из могилы вылез истлевший от времени скелет, некогда бывший бренным телом Елены Могрейн.
"Я никогда не любила тебя", - прошамкала тварь в лицо пораженному супругу.
– "Любовь - просто детская мечта! Запомни: ненависть и отчаяние - вот правда этой жизни. А все, что я чувствую к тебе - это ненависть…" "Нет…" - еле слышно шептал Александрос. "… к тебе, и к твоему проклятому Дариону, который забрал у меня жизнь!" - закончила свой монолог неупокоенная.
И вот он уже бежит к ручью возле их особняка, отчаянно прижав к сердцу маленькое тельце новорожденного Дариона. Что с ним? Почему он не кричит? Только бы он жил… С дрожью в руках Александрос окунул сына в прозрачный ручей, надеясь, что вернет его к жизни. "Дыши, сынок…" - бормотал Могрейн.
– "Дыши во имя Света…"
И… о, чудо! Малыш закричал! Он жив! Этот крик… прекраснейший изо всех мелодий мира! Счастливый отец взял младенца на руки и с любовью воззрился на своего Дариона. "Кого ты любишь?" - вновь прозвучал холодный шепот. "Тебя… тебя, Дарион", - ласково ответил Александрос. В тот же миг из ручья высунулись сгнившие руки и мертвой хваткой вцепились в дитя. "Нет!" - отчаянно закричал Могрейн.
– "Вы не заберете его! Только не моего сына!"
Видение исчезло, сменяясь иным. С отчаянием Александрос Могрейн смотрел на стены пылающего Стратолма. Грудь его пронзала боль… Испепеляющий… он торчал из его груди, обжигая сердце.
"Кого ты любишь?!" - вновь эти слова, произнесенные на этот раз иным. "Я… любил тебя, Рено", - отвечал Могрейн, оглянувшись, чтобы увидеть старшего сына. И лицо, и взгляд Рено пылали гневом. "Я ненавижу тебя!" - кричал он.
– "Ненавижу! И если бы я мог убить тебя во второй раз - убил бы!". "Нет", - ошарашено повторял Могрейн, чувствуя, как самые дорогие воспоминания, бережно хранимые в душе, покидают ее, оборачиваясь ложью, иллюзиями.
– "Нет, нет… Нет!"
Боль пронзила Могрейна, холодная и жгучая. Едва открыв глаза, он увидел перед собою мертвяка в чародейской робе, глаза которого пылали невыносимым холодом - то был могущественнейший лич из когда-либо им виданных. "Дальше сопротивляться - бессмысленно", - изрек он шелестящим шепотом.
– "Твоя воля уже не принадлежит тебе. Ты и так держался дольше, чем кто-либо до тебя. Теперь скажи мне, Александрос Могрейн: кого ты любишь?"
"Никого", - бесчувственным голосом отвечал Могрейн. "А кто любит тебя?" - продолжал допрос лич. "Никто". "Хорошо", - подытожил мертвяк.
– "Теперь ты готов перейти на следующую ступень. Добро пожаловать в Наксрамас. Я - молот, что выкует тебя, рыцарь смерти. Я - Кел'Тузад".
Рено Могрейн, облаченный в алые с белым доспехи, без капли волнения смотрел в окно Монастыря, ставшего оплотом нового ордена Алых Крестоносцев. Услышав за спиною шаги, он сразу понял, что это Датрохан -лорд-командующий решил снова успокоить совесть отцеубийцы.
"Исильен готов?" - резко спросил Рено. "Почти", - ответил ему Датрохан, и сменил тему на ту, ради которой и пожаловал.
– "Ты же знаешь, ты сделал как лучше. Ты хорошо послужил ордену. Я горжусь тобой". "Господа, все готово", - позвал их сам Исильен, закончив приготовления и надев церемониальную робу. И Рено Могрейн ступил к алтарю часовни Монастыря, чтобы пройти свой обряд посвящения.
Едва сохраняя сознание, Александрос лежал, прикованный к каменной плите цепями в одном из обширных залов Наксрамаса. Его кожа уже успела изрядно побледнеть и обрести зеленоватый оттенок. А на груди, будто иной боли ему было мало, зияла узкая дыра - горькое напоминание о том, как его собственный сын пронзил сердце Испепеляющим - мечом, который был чуть ли не продолжением самого Могрейна.
Он пролежал так несколько минут, а может и дней, в гробовом молчании. Его прервала компания мертвецов, также находящаяся в этом зале - дворф и два человека. Судя по всему, тоже бывшие паладины.
"Дык ты тут новое мясо?" - спросил дворф. "Я знаю тебя…" - ответил Могрейн, смутно пытаясь пробудить угасающие воспоминания.
– "Ты - Коразз, один из отряда Утера!" "Уже нет, парень" - скривился тан Коразз.
"Для тебя еще не все потеряно, Александрос", - изрек иной мертвяк, некогда статный мужчина. "Заткнись, Зельек", - оборвал его Коразз. "Тихо!" - прервал все разговоры леденящий шепот Кел'Тузада, ступившего в залу.
– "Неважно, что двигало вами до смерти. Теперь вы служите кромешной тьме".
Он подошел - если можно звать ходьбою легкое парение над землей - к Могрейну, и обратился лично к нему. "Все то, во что ты верил, теперь кануло во тьму. Теперь ты - сосуд разрушения, вестник апокалипсиса. И чтобы завершить сделку, тебе нужно просто принять назад свой меч". Он вознес над Могрейном Испепеляющий. Но не то оружие Света, которым он был прежде. Теперь, чарами Кел'Тузада, великий клинок обратился во Тьму, и исходил из него дух ненависти и смерти. Собирая в кулак последние крупицы воли, Александрос не смел коснуться проклятого оружия…