Испить до дна
Шрифт:
Земля внизу была покрыта ровным белым слоем. Стылая земля. Холодная и безжизненная, как Аленина душа...
У нее внутри тоже все замерзло и подернулось ледяной корочкой.
Душа уже умерла... осталось тело...
И тут ей показалось, что по земле стелется длинная тень.
Алена зажмурилась, потрясла головой и снова открыла глаза.
Нет, это не человек. Это какое-то чудовище... Невероятно короткие лапы... вытянутая, как у крокодила, морда...
Тень шевельнулась, морда приподнялась... И к вою ветра прибавилось тихое жалобное подвывание...
Чудовище двинулось вперед, выступило из темноты, шагнуло в лунную дорожку...
И Алениному взору предстала маленькая собачонка на маленьких корявых лапках. Нелепое длинное туловище, опущенные к земле уши...
Брошенная кем-то такса дрожала всем телом. Она кружила вокруг человеческого жилья, отказываясь верить в то, что люди исчезли из своих домов и что она теперь одна...
Две черные блестящие бусинки глаз обвели взглядом темный дом...
Алена метнулась обратно, кубарем скатилась по лестнице, открыла ведущую на террасу дверь...
Услыхав шум, такса подбежала к крыльцу и замерла рядом с ним, преданно уставившись вверх.
— Иди сюда! — крикнула ей Алена.
И собачонка не заставила себя упрашивать. Смешно перебирая кривыми лапками, она вскарабкалась по ступеням и с визгом ткнулась Алене в колени.
Мокрый, грязный, дрожащий комочек... Такой же одинокий и несчастный...
Мысли о бесполезности жизни отступили, когда рядом появилось это маленькое существо.
Алена назвала таксу Тепой, потому что мелкие поспешные шаги ее звучали по деревянным половицам так: теп... теп... теп...
Спали они рядом, под двумя одеялами, и собачка прижималась своим тельцем к Алене. Конечно, ей было холодно, у нее ведь почти нет шерсти.
— Спасительница ты моя, — говорила ей Алена, целуя таксу в мокрый нос.
А она в ответ повизгивала и лизала ее в щеку, в свою очередь считая Алену своей спасительницей.
Тепа бегала за Аленой хвостиком, так как совершенно не переносила одиночества. Она сразу же начинала жалобно выть, едва обнаруживала, что осталась в комнате одна.
Алена оборудовала на втором этаже мастерскую и теперь целыми днями рисовала один и тот же пейзаж за окном: согнувшиеся под тяжестью белых шапок ветки кустов, снежное поле за забором и вдали скрюченные, жалкие, голые ветви ивы...
Одна и та же картина на разных холстах получалась по-разному. Снег был то розоватым, то почти фиолетовым... Небо то безоблачным, то свинцовым... То тревогой веяло от пейзажа, то спокойствием...
А если выстроить холсты по порядку, то становилось заметно, почти ощутимо, как оттаивает постепенно застывшая земля, как теплеет воздух, как выпрямляются понурые ивы...
Тепу по крутой лестнице приходилось нести на руках — короткие лапки мешали таксе вскарабкаться самостоятельно. И если Алена вдруг забывала ее внизу, Тепа поднимала такой возмущенный лай, что ее пожелание удовлетворялось немедленно.
Собака терпеливо сидела рядом, пока Алена рисовала, а это было практически с утра до вечера. А потом они дружно ели суп-концентрат из одинаковых мисок.
Вдвоем было веселее, спокойнее, надежнее. И обе они отогревались и оттаивали рядом друг с другом.
Так незаметно пришла весна... За ней лето...
А в июне Тепа вдруг засуетилась, завиляла хвостом и с радостным визгом бросилась вдоль ограды. Она заскребла лапками по забору, с усилием отодвинула одну доску, оглянулась на Алену... и помчалась по улице навстречу красным «Жигулям».
— Смотри-ка... Джулька!— удивленно воскликнула вышедшая из машины женщина. — Перезимовала...
А Джулька-Тепа радостно суетилась вокруг прежних хозяев, совершенно позабыв про Алену.
В ее крошечной собачьей головке вид этих людей, всегда дававших вкусную кашу и «Педигри-пал», никак не связывался с голодом и лютой зимней стужей, наступившей после того, как они вместе со всеми остальными обитателями дачного поселка вдруг бесследно исчезли.
И даже мысль о предательстве не зародилась у Джульки-Тепы, когда вслед за хозяйкой из «Жигулей» выбрался маленький таксенок и принялся возмущенно облаивать «чужачку».
— Чаппи, фу... Это Джулли... — донеслось до Алены.
— Тепочка... — на всякий случай позвала она, уже понимая, что в глазах собачонки она не идет ни в какое сравнение с долгожданными хозяевами.
Такса покосилась на нее и поспешно отвернулась, всем своим видом демонстрируя, что совершенно не понимает, к кому обращен этот призыв.
С тех пор Алена поклялась себе никогда не заводить собаку.
Глава 7
ПИР НА ПЕПЕЛИЩЕ
По несчастью или счастью —
Истина проста:
Никогда не возвращайтесь
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне...
Это стихотворение Геннадия Шпаликова часто повторяла Алена, когда хотела одернуть себя. А делать это ей приходилось постоянно.
Нет, в Феодосию она больше не ездила. А вот из множества ухажеров почему-то выбирала исключительно художников.
Просто человек, не умеющий владеть кистью и карандашом, был ей неинтересен, словно неполноценный.
И в каждом она продолжала искать его, Алика, черты...
Но к сожалению, никто не мог заменить его... А может, к счастью...
Порой Алена с досадой думала, что сама похожа на ту собачонку, что в один момент позабыла про нее после трудной долгой зимы.
Молодость и жажда жизни брали свое, и Алена ловила себя на том, что заразительно смеется на чью-то шутку, что ей приятны знаки внимания, смелые прикосновения, комплименты...
И ей становилось ужасно стыдно оттого, что она для Алика так и осталась навеки единственной любовью, а он для нее... только первой...