Испить до дна
Шрифт:
— Алексей так Алексей, — улыбнулся директор. — Алеша — хорошее имя, ласковое.
Никита Степанович снова заволновался:
— А вы его не сбагрите куда-нибудь без меня? У нас-то в Озерках маленьких нет, одни школьники.
Тут и ребята испуганно подхватили:
— Нельзя его никому отдавать!
— Наш!
— Мы будем знаете как о нем заботиться? Лучше всяких взрослых!
Директор кивнул:
— Я того же мнения. От этого человечка уже один раз избавились — хватит с него. Все равно, когда вырастет, из Дома
— Справимся! — хором ответили и воспитанники, и воспитатели, и нянечки, и, что самое важное, врач.
— Вот и замечательно. Ну а формальности, я уверен, нам удастся утрясти.
Так появился в Озерках новый член коллектива, Алексей Алексеевич. Отчество ему дали, для простоты, такое же, как имя. А фамилию придумали иную.
— Чей ребенок? Никитин! Никита ведь его подобрал.
Так и вписали в свидетельство о рождении при регистрации: Никитин Алексей Алексеевич.
Так же, по прошествии шестнадцати лет, стало значиться и в его паспорте.
В качестве даты появления на свет выбрали тот день, когда сторож нашел его в огороде. Ведь это действительно было для Алеши пусть вторым, но тем не менее самым настоящим рождением.
Не внесенным в документы остался лишь один пункт — место рождения. Не писать же «под капустой»! Однако и эти сведения не были утеряны, они сохранились в устной форме, в виде местной легенды.
Ввиду бурных событий, разыгравшихся в то утро в Озерках, сторож возвратил батюшке Олегу толстый фолиант большого формата, изъяв из него доморощенную закладку, недокуренную беломорину, которую тут же и использовал по прямому назначению.
Житие Божьего Человека Алексия так и осталось недочитанным.
Может, это и к лучшему: неизвестно, понравилась бы история этого святого Никите Степановичу или разочаровала бы его. Во всяком случае, своему ненаглядному найденышу он вряд ли пожелал бы подобной судьбы.
Сам же Алеша Никитин, когда пошел в школу и освоил грамоту, с интересом прочел врученные ему тем же сельским священником «Четьи-Минеи» и возмутился до самых глубин своей детской ранимой души:
— Какой же Алексий праведник! Какой же он святой! Ведь как над своими родными издевался! Они такие добрые, а из-за него стали такими несчастными...
Батюшка вступил с мальчишкой в длительный богословский спор и, надо признаться, проиграл в нем. Свидетелей, правда, этой дискуссии не нашлось.
А все-таки... все-таки Алеша иногда чувствовал, что та житийная история иногда каким-то мистическим образом накладывает отпечаток на его собственную жизнь. Косвенно, не впрямую, но ее влияние время от времени ощущается...
Посмотрим же, какой текст разбирали отец Олег и малолетний воспитанник Озерковского детского дома, уединившись в приделе маленькой сельской церквушки.
...Евфимиан с Аглаидою, радуясь дарованному им свыше чаду, все родительские
Алеша Никитин пытался представить себе, какие предметы изучались детьми в пятом веке нашей эры, — и не мог. Да и священник был в этом не слишком сведущ.
Когда тот, древний Алексий стал совершеннолетним, отец с матерью нашли ему невесту, «отроковицу из роду царска».
У Алеши Никитина не было отца и матери, а потому невест ему никто не подыскивал, самому же явно было рановато об этом думать.
Однако же слова «из роду царска» занимали его воображение: царевна или принцесса, значит. Он, тайно от всех, уже тогда решил, что однажды отыщет себе именно такую.
Возможно, это сыграло свою роль в том, что, подрастая и взрослея, он мало внимания уделял девчонкам из его близкого окружения.
Того Алексия обручили и обвенчали, но...
На этом месте книги Алеша всегда спотыкался, кипя от негодования и не внемля доводам отца Олега...
...Как только окончилось брачное пиршество, молодой супруг в ту же ночь тайно оставил дом свой, сел на корабль...
...Корабль — это всегда казалось Алеше романтичным и завлекательным, но все остальное! Бедная молодая жена, которая наутро обнаружит себя брошенной!
Несчастные родители! Так долго вымаливали у Господа рождения ребеночка, а он оказался таким неблагодарным! Будь у Алеши семья, он бы никогда, никогда...
Единственное, чем мог на это ответить батюшка, так это погладить мальчика по остриженной ежиком голове, успокаивая:
— Ну будет тебе, отрок, будет... Не надо так расстраиваться. Умерь пыл страстей своих!
Итак, Алексий сел на корабль и уплыл в Лаодикию, а оттуда в Едессу Месопотамскую.
...Где это? Похоже на нашу Одессу, в которой мальчишке так мечталось побывать. Там море, там моряки, там медузы и дельфины, там чудесно...
А вот глупого римлянина Алексия море ничуть не интересовало. Помолившись усердно Нерукотворному образу Господа Нашего Иисуса Христа, — батюшка отметил этот факт как несомненную заслугу героя повествования, — сей выходец из богатой семьи раздал все, что имел при себе, бедным. Сам же «облекся в рубище нищеты» и отправился к храму Пречистой Богородицы, где стал на паперти просить милостыню.
Алеша тоже всегда готов был отдать друзьям все, что имел. Он никогда не жадничал, да и принято было в Озерковском детдоме делиться с товарищами.
Но нищенское рубище! Грязное, неопрятное — фу, какой позор! Да любого «инкубаторского» свои же засмеяли бы за такое! А директор бы сказал... даже подумать страшно о том, как разгневался бы директор, который всегда призывал беречь честь и достоинство родного дома.
А попрошайничать — это уж вообще последнее дело. Унижение.
Не лучше ли заниматься чем-нибудь полезным? Учиться или работать...