Испить до дна
Шрифт:
Новая книга называлась «Четьи-Минеи» и содержала жития многих христианских святых.
Никита воспринимал биографии праведников как занимательные были и сопереживал благородным страдальцам.
Но больше всего нравилось ему то, что церковная книга была и толстенной, и огромного формата, значит, хватит ее надолго, на много бессонных ночей.
Вот уж которое дежурство читает он это правдивое сочинение, а все еще не продвинулся дальше буквы «А».
К тому ненастному утру, о котором идет речь, благодарный читатель
Текст Никита Степанович произносил вслух, отгоняя сон звуками собственного голоса:
— Богатые и знатные римляне-патриции, сенатор Евфимиан и жена его Аглаида, были люди набожные и щедрые. Однако они долго не имели чада, несмотря на усердные молитвы. Богу даровать им детище, утеху в житии и вождя в старости их.
Сторож оторвался от страницы и тяжело задумался.
«Как же так! Вот ведь закавыка выходит какая, — в душевном волнении размышлял он. —Там супруги бездетные маялись, имея и деньги, и положение. А у нас в Озерках — пятьдесят ребят без отца и матери. И никому они не станут утехой в житии и вождем в старости, горемычные наши инкубаторские. Не нашлось для них, сердечных, ни щедрого сенатора Евфимиана, ни Аглаиды. Несправедливо... Однако посмотрим, что же было с этим семейством дальше».
А дальше в «Четьи-Минеях» рассказывалось:
— Наконец Бог услышал их молитву и даровал им сына, которого нарекли они Алексием...
«Вот тебе и на! — изумился Никита, затягиваясь «Беломором». — Римляне, а имя пацану дали наше, русское...»
В самый драматический момент чтение было, к досаде сторожа, прервано истошным кошачьим любовным криком, донесшимся из-за сторожки, с детдомовского огорода.
— Кыш, окаянный! — высунувшись в окошко, зашикал Никита Степанович. — Хорош ребятишек будить!
Совсем взбесился, котяра, март прошел давно, а ,ему все неймется! Кыш! Пшел, пшел отсюда, скотина блудливая!
Вопли, однако же, не смолкали, и, прислушавшись внимательней, Никита очень даже усомнился, вправду ли это голосит влюбленный кот.
На визг поросенка, которого режут, тоже было очень похоже. А ведь директор «инкубатора» как раз недавно приобрел четырех молочных поросят на откорм...
Кряхтя и ворча, сторож заложил недочитанную страничку наполовину выкуренной и бережливо затушенной беломориной. Верный своему долгу, Никита Степанович отправился проверить, не злоумышленник ли прокрался на вверенную ему территорию и не покушается ли недобрый человек на жирненькое розовое население свинарника.
Огородные грядки совсем развезло от ливня.
— Придется подправлять по новой, когда погода установится, — пробурчал сторож себе под нос.
Как, однако же, сердце радуется при виде сильных огуречных плетей да хорошо принявшихся помидорчиков! Быть, быть детишкам с урожаем!
А вот капуста пошла слабовато. Забелеют ли тут
— Ба! — вскрикнул вдруг сторож. — Что за чудеса в решете! Вроде как вилок в июле вызрел! Ну ребята, ну мичуринцы, ну юные натуралисты! Даром что сиротинушки...
Несвоевременный кочан был странной продолговатой формы и напоминал скорей кабачок.
Но главное-то диво дивное заключалось в том, что он... кричал! Не кошачьи вопли спугнули Никитин покой и не поросячий визг. Невиданный овощ-гибрид осмелился нарушить утреннюю тишину.
Никита Степанович склонился над находкой.
— Вот ведь сволочи! Фарисеи! — ругнулся он. — В самую слякоть положили, нет бы хоть на крыльцо, под навес!
От звука его сердитого хриплого голоса овощ вдруг перестал визжать и мирно проворковал:
— Агу!
— Ага! — отозвался добрый старик и, бережно подняв находку, прижал ее к груди, прикрыв ветровкой. — Сейчас согреешься, родимый, потерпи. Крошечка ты моя инкубаторская!
Вдалеке, за крайними домами поселка, вновь прошумела электричка. На этот раз — на Москву. Наверное, она увозила тех — или ту, — кто доставил в Озерки эту «посылку»...
Кочан оказался вовсе не кочаном, а завернутым в белые пеленки младенцем всего нескольких дней от роду. Как выяснилось чуть позже — мальчиком.
Счастье, что Никита Степанович вовремя стал обходить участок с дозором, ведь ребенка не снабдили даже одеяльцем. Чуть запоздала бы помощь' — малыш неминуемо простыл бы под ливнем, на мокрой холодной грядке.
Никакой сопроводительной записки приложено не было. Пеленки же оказались застиранными, явно казенными, но какому заведению они принадлежали — так и осталось невыясненным, штампы роддома или больницы были аккуратно срезаны с уголков...
... — Какой маленький! Какой розовый!
— А почему он весь в морщинках, как старичок?
— Сам ты старичок, дубина! Не видел, что ли, какие новорожденные бывают?
— Сам дубина! Откуда их видеть-то?
— А мне мамка трех младших сестричек родила, и все вначале были такие же сморщенные, как этот, в складочку. Потом четвертую стала рожать, а сама померла.
— Ой, девчонки, смотрите, он макушкой дышит!
— Это как головастик жабрами, да?
То был исторический день — в Озерковском детском доме появился подкидыш!
Его сразу же полюбили все до одного. Ребята жалели малыша, у которого нет никого на свете, совсем забыв о том, что их самих, постигла такая же участь.
Директор тут же послал Никиту в Москву за детским питанием: грудному ребенку еще нельзя было давать обычное молоко.
— Только вы... это... без меня тут не вздумайте самовольничать! — пригрозил сторож, собираясь в дорогу. — Человеку имя нужно хорошее, не какое-нибудь. Я его нашел, мне и решать — пусть Алексей будет! Божий Человек!