Испить до дна
Шрифт:
Алексей прочел и расхохотался еще громче, чем она:
— Представляешь — независимости! Хотят отделиться от Италии! Чтоб Венеция стала самостоятельной республикой, как было до девятнадцатого века, до наполеоновских завоеваний! Ой, не могу, итальянцы без Италии...
— А знаешь, моего прапрапрадеда называли «декабрист без декабря».
— А кто он был?
— Князь Вяземский.
— Тот самый?
— Ну конечно. Я, к твоему сведению, знатная дворянка.
— «Отроковица из роду царска», — пробормотал Алексей непонятную ей фразу. — Все сходится...
—
— Зато ты, кажется, сумеешь наверстать упущенное. по-моему, тут грядет настоящее восстание, и мы будем его свидетелями. — И он опять ехидно засмеялся.
А вокруг них уже кишели люди, в основном молодежь. Парни и девушки что-то скандировали с решительными и суровыми лицами, у многих были плакаты в поддержку всадников, восседающих на бронзовых конях.
Одного из демонстрантов откровенный смех иностранного туриста слишком задел за живое. И юный венецианец, серьезно ратующий за государственный суверенитет, резко наклонился и боднул Алексея лбом в живот. Лоб, видно, был крепок, потому что Никитин, охнув, согнулся пополам.
Люди вокруг закричали, заволновались. Агрессия заразительна. От нее, как от взрыва, кругами распространяется волна.
«Второй раз за два дня назревает драка! — перепугалась Алена. — Я должна пресечь!»
И, не дожидаясь, пока Алеша даст сдачи юному борцу за независимость, она схватила с этюдника первый попавшийся тюбик и, надавив, выпустила густую струю краски прямо в озлобленную физиономию обидчика.
К несчастью, в тюбике оказался «кармин красный», и выглядел он как артериальная кровь.
Сторонник суверенитета, тыча в Алену пальцем, закричал, что в него стреляли. При этом он показывал всем свои пустые ладони — я, дескать, безоружен, так за что меня?..
Люди оборачивались и видели, что он тяжело ранен в голову. Поднялся беспорядочный крик.
Демонстранты отвлеклись от собора и плотной массой, вздымая сжатые кулаки и что-то свирепо восклицая, двинулись на чужаков, покусившихся на жизнь их соотечественника.
Алексей, тщетно пытаясь объясниться с атакующими, прикрыл Алену своим телом, но их уже окружали, оттеснив от стены.
«Застреленный» утер лицо тряпичным плакатом и теперь размахивал испачканным полотнищем, словно окровавленным знаменем. Юнец почувствовал себя политическим лидером, возглавляющим восставший революционный народ. Прямо Джузеппе Гарибальди!
Это выглядело бы комично, если б не было так страшно: русскую пару в самом деле готовы были растерзать.
— Мой этюдник! — закричала художница, видя, как погибает под подошвами начатый ею эскиз — маленькая арка-радуга.
Поздно. Краски растоптаны, бумага изорвана, а алюминиевые ножки штатива, того и гляди, будут направлены как оружие против их же владелицы, миниатюрной беленькой девушки в открытом сарафанчике.
Дюжий небритый детина уже размахнулся...
Алексей, парируя направленный в Алену удар металлической трубки, торопливо прошептал, как научил его в свое время отец Олег:
— Господи! Спаси, сохрани и помилуй ея!
И молитва была услышана.
Спасение пришло свыше. С неба.
Над главной площадью Венеции зарокотал мотор.
И тут же демонстранты позабыли о двух непочтительных иностранцах, насмехавшихся над национальными чувствами венецианцев.
Меж пятью куполами собора святого Марка юрко лавировал мобильный полицейский вертолет. Из него по веревочным лестницам уже спускались на крышу люди в черных масках.
Два итальянских «спецназовца» выросли, как привидения, откуда-то из-под копыт бронзовых коней и, не дожидаясь подкрепления, сноровисто скрутили четверых зачинщиков акции.
Целое подразделение таких же полицейских с закрытыми лицами, откуда ни возьмись, возникло и на самой площади. Ни вой сирен, ни трели свистков — ничто не предупредило об их появлении, а потому их действия производили шоковое впечатление.
Люди без лиц действовали четко и слаженно.
Первым делом они рассекли сплоченную толпу на отдельные кучки, разрушив ее монолитность. Это сразу сбило боевой настрой демонстрантов. Каждый должен был теперь думать и действовать самостоятельно, а для этого нужно гораздо больше смелости, чем при стадных выступлениях.
Потом полицейские стали брать особо отличившихся. Совершалось это тихо, бескровно и даже... артистично. Как в пантомиме.
Самых крикливых двое полицейских быстро брали за руки и за ноги и, размеренно шагая, спокойно уносили прочь.
Такая же участь постигла и «застреленного», а его ближайшее окружение притихло и предпочло уносить ноги без посторонней помощи.
Вскоре площадь обезлюдела. Только четыре бронзовых коня, которых давным-давно привезли из Византии, взирали сверху на опустевшую каменную мостовую. И всадники больше не давили на их спины.
А у Алены так и остался в кулачке единственный уцелевший тюбик — наполовину использованный «кармин красный».
Она плакала, перебирая обломки и обрывки своего богатства. Алексей гладил ее по голове, приговаривая:
— Нам еще повезло... Еще легко отделались...
Но в его голосе почему-то торжества было больше, чем сочувствия. Как будто он был даже доволен, что все сложилось так, а не иначе.
Он ревновал к краскам — и вот они растоптаны. К этюднику? Этот соперник тоже приказал долго жить.
— Я же говорил — пойдем к каналам. А ты уверяла, что суша надежнее.
— Ладно. — Алена утерла слезы. К чему убиваться о том, чего не вернуть? Глупо и непрактично. — Веди меня к своей любимой воде. Но если что, будь готов снова спасать.
— Всегда готов! — отсалютовал он.
Глава 2
ОТРОКОВИЦА ИЗ РОДУ ЦАРСКА...
Едва они вышли к парапету канала, как к ним, словно стая голодных крокодилов, заскользила целая кавалькада длинных гондол с маленькими пассажирскими кабинками. Гребцы с длинными шестами наперебой зазывали их, каждый к себе.