Испить до дна
Шрифт:
И он по-итальянски осведомился у гондольера, где тут поблизости есть хороший ресторанчик.
Как ни странно, Алена, которая была уже на грани обморока, без перевода уловила суть вопроса и протестующе замахала руками так, что устойчивая гондола закачалась вправо-влево, усугубив ее страдания:
— Ой, нет! Ничего не надо искать! Главное, скажи ему, пусть причаливает немедленно! Все равно где!
— Батюшки, да ты правда белее снега!
Она зажала рот ладонью, с ужасом осознав: «Сейчас произойдет непоправимое. Опозорюсь. Стану ему отвратительна, такое ЧП ведь не забывается... В самолетах хоть пакетики выдают...»
К счастью, тут ее опять подхватили сильные руки, и ровно через секунду перед глазами у нее загорелся спасительным огненным светом стакан оранжада со льдом.
Алена выпила сок залпом, а на закуску еще и льдинку проглотила, и только тогда полегчало.
— Прости меня, толстокожего, — виновато сказал Никитин. — Я и не подумал, что у кого-то может быть морская болезнь вне моря. Буду иметь в виду, что ты слабенькая.
— Да уж, пожалуйста.
— Сам-то я как утка, мне не страшно.
— Вумный, как вутка! Гусь ты, больше никто.
— Кстати, как насчет нежнейшего гусиного паштета?
— Замолчи! Замолчи! Замолчи!
— Все. Молчу как рыба.
— Ты снова о воде!
— Понял. Исправлюсь. Буду нем, как камень.
— Желательно, как драгоценный.
— Изумруд годится?
— Хочешь позеленеть?
— Конечно. Сейчас все зеленеет. Весна!
...Проголодалась она только к наступлению темноты, и тогда Алешино чутье гурмана вывело их к небольшому открытому кафе с поистине изысканной кухней.
Им подали что-то непонятное, но изумительно-вкусное в керамических горшочках.
От вина Алена отказалась категорически, им ведь еще возвращаться на Лидо, а единственный путь туда — водный! Не хватало еще, чтоб к естественной качке прибавилась еще и алкогольная!
И тогда им принесли кувшин ее любимого пенистого молока и воздушные крендельки с корицей, такие же затейливые, как неповторимое венецианское стекло.
Венецианское стекло, впрочем, у Алены уже появилось. На закате дня они зашли в лавку, где продавались изделия из дутого стекла. И пока она с жадным профессиональным интересом разглядывала пестрые прозрачные цветочки, рюмочки и вазочки, такие эфемерные, что до них страшно было дотронуться, Алексей выбрал ей подарок.
Это были крупные серьги: две темные виноградные грозди со стеклянным пятиконечным листиком на каждой.
— Какое чудо, Алешенька... Но ты рисковал, а что, если бы у меня в ушах не было дырочек?
— Как! Я же знаю, что они есть! Нарочно посмотрел... ночью.
Теперь настала ее очередь краснеть. Конечно же у него был случай разглядеть ее всю, в мельчайших подробностях. Даже, при желании, родинки на теле пересчитать.
Но он, оказывается, не считал родинки, а еще тогда думал о том, какой сделать ей подарок! Милый, милый...
— Не бойся, — сказал он. — Надевай. Они хоть и большие, но очень легкие. Совсем невесомые. Как и ты.
Лавочник уже стоял наготове с затейливым круглым зеркальцем на филигранной рукоятке.
— Брависсимо! — как в театре, воскликнул он, когда Алена примерила обновку. — Белиссимо!
И это был не рекламный трюк — получилось в самом деле очень и очень «белиссимо»!
— Спасибо, Алеша! Это будет мне ко дню рождения.
Он оторопел:
— Как! К какому... У тебя что, день рождения, и ты молчишь? Когда?! Сегодня?
— Да нет, успокойся. Послезавтра.
— Значит, семнадцатого мая... Слава Богу, есть еще время подготовиться!
— Ох, да я не к тому! Надо же, напросилась... Ничего не придумывай, подарок у меня уже есть.
— Э, нет, так не пойдет. Заранее поздравлять — плохая примета.
— Ты что, суеверный?
— В этом случае —да. И вообще, эти виноградинки — не подарок, а просто так, сувенирчик.
— Ничего себе сувенирчик! В России я бы за такое произведение искусства целое состояние отдала. Уж поверь мне, я знаю цену украшениям, сама этим занимаюсь.
Она не могла наглядеться на свое отражение, словно оно говорило: «Ты на свете всех милее, всех румяней и белее... всех на свете белиссемее!»
— Жаль, что человек не может постоянно видеть собственные уши, я бы всю дорогу любовалась!
— Тоже мне проблема! — Он повернулся к продавцу. — Зеркало мы тоже у вас покупаем.
И теперь, отламывая кусочки горячего кренделя, она не знала, куда смотреть, — не то по сторонам, не то на себя.
Пухлая Ленка, которую в детстве жестоко дразнили «жир-трест-промсарделькой» и которая из-за неподходящей комплекции не смогла стать балериной, как же ты преобразилась! Ленка-пенка... пена морская... рождение Венеры...
Алеша же любовался только ею. Для него не возникало дилеммы, куда направить взор. Потому что все красоты и вся экзотика сказочной Венеции меркли в сравнении с этим маленьким, нежным и изящным существом, отпивающим понемножку из кружки густое молоко.
— А знаешь, что думают археологи? — спросил он.
— Про Венецию?
— Про Венеру Милосскую.
— Что у нее отколоты руки.
— А вначале, пока их еще не откололи, она держала в правой руке такое же зеркальце. Серьезно, это мнение авторитетных ученых.
— А что, похоже! Поза у нее как раз такая... — Алена зажмурилась и восстановила в памяти очертания прославленной статуи. — Предположим, продолжить линии... Да! Точно!.. Смотрится в зеркало! Леш, а что, если мне сделать такую же прическу?
Одной рукой она приподняла волосы на затылке.
— Ни в коем случае! — категорически возразил он.
— Не идет? — огорчилась Алена. — А я-то хотела... Так сережки были бы виднее. Щеки слишком круглые, да?
— При чем тут щеки!
— А что, нос подкачал? Да уж, не греческий. Спасибо еще, что не такая финтифлюшка, как у прапрапрадеда. Он у меня умный был, но что касается внешности — тихий ужас!