Исполнитель
Шрифт:
Арджуна охотно изъявил согласие и последовал за ним, размышляя: что бы сказал Баламут, узнав, что апсарами дело не ограничилось.
Этого Серебряный никогда не умел – ограничиваться.
Идти было интересно. Разговор лился полноводным ручьем – Кришна, казалось, знал решительно все, что случилось в Великой Бхарате за прошедшие пять лет и с удовольствием излагал, возвращая гостя с небес на землю.
Повествовав о сменившихся царях и случившихся усобицах, Баламут помолчал несколько мгновений, а потом огорошил спутника, сообщив:
—
— На ком?
— На дочери Золотого Латника, раджи дашарнов.
— И… что? Он же – она!
— Ты тоже это знаешь? – искоса глянул Кришна.
— Я все-таки женат на ее сестре, – пожал плечами Серебряный. – Панчалиец безумен, но мне интересно, что сказала невеста?
— Невеста? А кто ее спрашивал… Хираньяварман против Друпады что вошь против якши. Думал, счастье привалило – глянулась дочка Хохлачу, будет жить, горя не зная. А что вместо Свободного Выбора Хохлач выкуп прислал – так это от большой мудрости. У царя долгов – что у Брахмы благочестия, кто к его дочери в глушь на сваямвару явится, ракшасы? Оженили молодых. Через неделю гонец примчался: позор и поношение, спасай, родной отец, виданное ли дело – отдавать девицу за женщину!
— Да, действительно…
— Дашарниец прикинул, с пурохитой посоветовался – не обида, чистое издевательство получается. Откупаться нельзя, надо войной идти. А куда ему воевать с панчалами? У самого во дворце слуги не кормлены. Да и выкуп давно в счет долгов роздан… В общем, что случилось – неведомо: не то царь дочери умишко вправил, не то Шикханди с ней поговорила по-женски, а только мчится второй гонец: радуйся, папа, воевать не надо, случилось чудо! Соизволением богов обрел жених мужские стати.
Арджуна расхохотался.
— Вот как! И что было дальше?
— Года два уже прошло. Дашарнийка цветет жасмином.
— А цветком карникары дашарнийка не цветет?
— Насколько мне известно, сейчас Шикханди ожидает сына…
— Кто ожидает?!
— Дашарнийка, разумеется. И никаких чудес.
— Объявили “путрику”?
— Путрику, – подтвердил флейтист.
Посредством подобного обычая – когда вместо бессильного мужа для зачатия приглашается исполненный благочестия гость, – был рожден и сам Серебряный. Только вместо смиренного брахмана, обладателя семени, не пропадающего зря, был призван кшатрий.
Индра, владыка богов.
Сын Крушителя Твердынь угодил ногой в рытвину от коровьего копыта и понял, что видит только одно – как играют под кожей сладкие косточки на узкой спине Кришны.
Пандав вздрогнул, мысленно вылил на себя ушат ледяной воды и, чтобы отвлечься, начал вспоминать все те клятвы, которыми за последнее время обменялся с обитателями стольного города Амаравати и прилежащих небес. Количество ожидавших Витязя в раю впечатляло, но все же не настолько, как…
— Скажи-ка, почтенный, а правду люди говорят, что их, апсар твоих, шестнадцать тысяч?
— Врут люди, – мгновенно ответил Баламут. – Больше.
— Да ведь так и надорваться недолго…
— То есть? – Кришна воззрился на него с некоторым изумлением и внезапно рассмеялся: – Дружище, уметь надо! Эх ты, апсарья погибель…
Флейта захихикала, а ее обладатель радостно протанцевал вокруг гостя пару кругов, восхищаясь неискушенностью апсарьей погибели… сам Пятистрелый Кама почернел бы от зависти, увидев танцующего Баламута, и Серебряный, подавив непокорные мысли, уставился в землю, разглядывая цветы, чьи венчики любовно никли к украшенным браслетами ногам.
Красивые цветы. Да.
— И… как же? – по-звериному встряхнувшись всем телом, поинтересовался лучник.
— Тайна, – легко ответил Кришна. – Впрочем, спроси, если любопытно… у них самих…
Поблизости хрустнула ветка.
И другая.
Потом за стволами хрюкнули и засопели.
Арджуна чуть не предложил добыть кабанчика, когда Кришна, нахмурившись, остановился.
— Это что еще такое? – недовольно прозвенел флейтист, обращаясь к кустам. – А ну выходи!
Ветки покорно затрещали, и из зарослей, путаясь в лианах и спотыкаясь, вышла растрепанная девица.
Смотрелась она в общем ничего – пухленькая, статная, пышноволосая; сари, насквозь мокрое от утренней росы, облегало завидные формы. Вот только глаза влюбленной пастушки были нехороши – круглые, дурные и не то чтобы глупые, а вовсе безмысленные.
Что, впрочем, для женщины неудивительно.
— Дурища! – строго сказал Кришна. – Ты что здесь делаешь?
Пастушка открыла рот, всхлипнула, но так и не смогла ничего сказать. То ли созерцание возлюбленного всецело занимало ее небогатый разум, то ли язык отнялся от любви и испуга.
— Спасу от них нет, – уронил Баламут. – Ну, что встала? Гость к нам пожаловал, подойди, приветствуй…
Девица, хлопая глазами, неуверенно подобралась ближе и стала, задыхаясь от переживаний. Влажный коровий взор был намертво прикован к прекрасному лику аватара. Флейтист, рассмеявшись, ухватил ее поперек стана и крепко поцеловал в губы.
Осчастливленная девица ахнула, обмякла и, отпущенная, мешком бухнулась в траву.
— Любят меня женщины, но не так, – потрясенно сказал Арджуна.
Кришна пошевелил обеспамятевшую пастушку ногой.
— Как угодно над ними выделывайся, все терпят, – с тенью брезгливости заметил он. – Пойдем. Меня, верно, заждались…
— А как же… – Серебряный кивнул на девицу.
— Очухается – прибежит, – равнодушно сказал Кришна.
С приходом гостя становище немедленно расцвело праздником. Каждое пожелание аватара немедленно выполнялось, каждая улыбка была истинным счастьем, каждый недовольный взгляд вызывал рыдания. Шатры оказались на удивление богаты, а угощение изысканно; радовало глаз обилие молоденьких девиц, которые, казалось, все как одна отдали сердца Баламуту, но и они мало напоминали сельских девственниц, – здесь явно услаждали царскую душу, а не ходили за скотиной.