Исполнитель
Шрифт:
Несравненный же дворец владыки, прославленный в трех мирах, выстроил асур целиком из драгоценных камней; колонны же были из золота и сверкал тот дворец, распространяя сияние, подобно тому, как сверкают дворцы Сурьи и Чандры, излучая чудесный свет. Он простирался ввысь к небу, напоминая гору, уходящую в облака, – длинный и широкий, величественный и безупречный, избавляющий от усталости, наполненный необыкновенной утварью, бесценный и полный сокровищ. Даже дворец самого Брахмы не был наделен такой красотой. По велению Майи дворец тот охраняли тысячи ракшасов,
И так свидетельствуют очевидцы, не склонные к изречению ложного.
Как известно, мудрец Чьявана, одолев ужасное чудовище Маду, разделил огонь, суть погибели, между четырьмя пороками: пьянством, любострастием, охотой ради забавы и игрой в кости.
В первом и втором братья могли, не бахвалясь, назваться знатоками, четвертое было еще впереди и сейчас благородные владыки стольного города Индрапрастхи вовсю предавались третьему. Лестницы и галереи, балконы и террасы кишели слугами, колесницы приглашенных на царскую охоту вельмож сталкивались боками внизу у ворот – по-хорошему следовало присоединиться к кавалькаде уже за городскими стенами, но лишняя возможность выразить свою исключительную преданность!
Такую возможность не следовало упускать.
В суматохе никто не заметил еще одну колесницу, подъехавшую с городских улиц, хотя гость не числился приглашенным и вообще проделал изрядный путь. Знай раджи о его прибытии, немедля распорядились бы о неистовом ликовании, велели горожанам обрядиться в лучшие одежды, вывести напоказ красивых женщин и засыпать улицы цветами, а уж об отъезде куда-либо не могло идти речи. Однако же не примчался загодя гонец с радостной вестью, и глашатаев гость оставил сидеть по домам; даже слуха, летящего быстрей породистых камбоджийских рысаков, не удосужился пустить.
Словно из-под земли выехал или с путей сиддхов свалился.
Впрочем, от такого гостя всего можно ожидать.
Он выслушал заморенного службой пожилого пратихару, отвел колесницу на указанное место, а сам перебрался к пруду с лотосами и сел на каменный бортик, покрытый тончайшей резьбой. Толкались повозки со сложенными шатрами, храпели лошади верховых, сонно ухали три слона, с которыми не смогли расстаться любители слоновьей прыти, захлебывались лаем собаки, и псари лаялись не хуже собак. Гость разглядывал дворцовую суету с едва заметной улыбкой, а потом со скуки окликнул пробегавшую мимо смазливую прислужницу и довел ее, небрежно любезничая, до того, что бедная готова была отдаться тут же.
Наконец на площади показался один из хозяев дворца с двумя охотничьими леопардами. Серебряные цепи в несколько витков охватывали мощные предплечья; пятнистые кошки, порыкивая и озираясь, послушно ступали вслед за господином, что сам казался третьим леопардом меж ними – белым зверем, поднявшимся на задние лапы, оборотнем, вздумавшим погулять в человеческом обличье. Черты холеного лица отдавали нечеловечинкой, как, случается, отдает опасностью щедрый на красоту лес; нестерпимо
Сосредоточившись на леопардах, князь не смотрел по сторонам и прошел к воротам мимо ожидавшего гостя. Тогда за спиной раджи проснулась флейта: смешливо защебетала, подражая птичьему голосу, и вдруг свистнула настойчивым окликом.
Охотник резко обернулся, и радость, вспыхнувшая в его глазах, на мгновение затмила тысячесветное сияние Сурьи. Торопливо выкрикнув приветствие, он заозирался, примериваясь, кому бы отдать хищников: леопардов не бросишь без привязи, как собак, и не каждому слуге отдашь их, некормленых перед охотой и раздраженных.
Огромные звери тотчас почуяли, что хватка господина ослабла; буйные сердца и пустые желудки леопардов потянулись на свободу. Кошки ощерились, грозный рев вырвался из глоток, распахнулись пасти, показав розовую нутряную мякоть. Хвосты согласно хлестнули по бокам, могучие гибкие тела напряглись, готовые рвануться с цепей…
Гость легкомысленно засмеялся и, пританцовывая, направился к беловолосому охотнику.
Тот дернул кошек назад за ошейники, так резко, что леопарды поперхнулись и разом сели, облизывая морды и обиженно ворча.
Гость укоризненно глянул на обеспокоенного хозяина. После чего дал кошке понюхать ладонь.
Леопард подумал, шевельнул ушами – и, подобрев, ткнулся мордой в бедро улыбчивого красавца.
— Однако! – взметнул брови хозяин. – Встретил родственную душу…
Гость мелодично засмеялся, почесывая зверя за ухом.
— Приветствую тебя, о лучший из леопардов…
Через сверкающий мрамор двора уже торопился старший из братьев, а умные слуги метнулись за водой для омовения, свежими гирляндами, ритуальным угощением, сладкими напитками… Кришна движением руки отмел суету и заявил:
— Разве я не родич славимых Пандавов и не друг им всем? Оставьте почести.
— Однако же мы собирались отправиться на лов… – начал Стойкий-в-Битве. – Не думаю, чтобы это было должным деянием, ввиду…
— Так мы едем или нет? – донесся от ворот оглушительный бас Бхимы. Леопарды сели вторично, а предававшиеся беседе герои вздрогнули.
— Нет! – отрезал Юдхиштхира.
— Да, – сказал Кришна. – Я с удовольствием присоединюсь к моим высокочтимым родичам. Лошади мои устали, но я полагаю, что мой дорогой друг Арджуна возьмет меня в свою колесницу…
— Ну так едем! – возгласил приземленный Бхима. – Уши заложило от этих воплей. Сейчас бы ракшаса загнать!
Идея ракшаса преследовала Бхиму добрых полдня. Окрестные леса представлялись ему скудными в смысле ракшасов и вследствие того непригодными для охоты, о чем он не переставая сообщал старшему брату. Арджуна благоразумно отстал, предаваясь куда более приятной беседе с Джанарданой, близнецы увлеченно стреляли мелкую дичь, и Царь Справедливости тосковал.
— Зачем тебе ракшас? – спрашивал Юдхиштхира.