Исполнитель
Шрифт:
Рыцарь привычно сосредоточился — волна дрожи, затем как бы холодок…
— Подойдите сюда, пан Тыклинский.
Вышеназванный пан встал, как сомнамбула, неловко переставляя ноги, подошёл к столу, за которым примостился Первей.
— Садитесь, прошу пана.
Зачарованный со стуком, как кукла, сел на лавку напротив.
— Я королевский исполнитель, прибыл сюда по вашему делу, — рыцарь почти не солгал, — Но это чуть позже, а пока, мне кажется, вашим молодцам пора выпить и закусить.
Или хотя бы выпить, подумал Первей,
В глазах пана Тыклинского появилось некое осмысленное выражение.
— Я рад приветствовать ясновельможного пана королевского прокурора на своей родовой земле. Эй, Гонза! Вина! Все пьют!
Гул голосов разом возобновился, молодцы пана Тыклинского рассаживались кто куда. Похоже, у пана проблемы, ну так это его проблемы. Для рядового головореза первое дело — выпить и закусить.
Гонза уже тащил на подносе кружки на всю компанию. Первым делом он подбежал к столику, за которым сидели пан Тыклинский и Первей, подобострастно и ловко выставил два высоких гранёных стеклянных кубка. Первей усмехнулся — видать, не всю ещё посуду перебили молодцы ясновельможного пана в зачуханной корчме.
— Я попросил бы вас пока воздержаться, пан Тыклинский. У меня для вас есть приятный сюрприз.
И снова Первей почти не соврал. Есть сюрприз, конечно есть. Ну разве что не совсем приятный.
Ясновельможный пан с готовностью отставил кубок, выжидательно глядя на Первея. Ишь ты, какой послушненький стал, гад…
Рыцарь неторопливо вытащил свиток, заготовленный заранее. Всё верно — список преступлений доброго пана был так велик, что запомнить его наизусть было непросто.
— Ознакомьтесь с сим документом, ясновельможный пан, — прислушиваясь к шуму в зале, Первей протянул свиток пану Тыклинскому.
Шум в корчме между тем стихал, и вообще здесь творились интересные вещи — дюжие головорезы ясновельможного пана на глазах сникали и один за другим валились под стол. Не успели закусить, подумал рыцарь мельком.
— Что…Что это? — хрипло спросил молодой пан. Свиток в руках сильно дрожал.
— Список твоих преступлений, что же ещё? — Первей осматривал залу, где в беспорядке валялись приспешники доброго пана. — Кто из них Щучья Кость и Кочан?
Пан Тыклинский поднял полубезумные глаза, и Первей вошёл в них взглядом. Глаза ясновельможного пана вновь остекленели.
— Кто из них Щучья Кость и Кочан? — повторил вопрос Первей.
Пан ткнул рукой раз, другой, с трудом облизал губы. Рыцарь встал из-за стола.
— Вставай, ты мне поможешь. Эй, Гонза, иди сюда, ты тоже нужен!
Корчмарь не отзывался. Первею пришлось пройти в кухню, где он обнаружил забившегося в угол хозяина, дрожавшего крупной дрожью, словно конь. Служанка, похоже, сбежала. Хорошо, что сам не сбежал с перепугу, подумал рыцарь, ищи его потом… А впрочем, теперь уже не страшно. Если что, его найдёт Святая инквизиция, в конце концов.
Первей взял корчмаря за жирный подбородок, поднял голову и посмотрел ему в глаза. Нет, не стоит тратить на этого слизня ману.
— Вставай. Ты мне нужен. Встать!
Втроём они взялись за тяжёлоё, неподвижное тело, на котором жили теперь одни глаза. Всё правильно, этот яд так и действует — сперва отказывают руки-ноги, затем человек вообще теряет способность к движению, превращаясь в кусок мяса. И только где-то спустя четверть часа, когда паралич охватит дыхательные мышцы, пациент умрёт от удушья. При этом бедняга чувствует всё, вплоть до самого конца.
Они подняли долговязого жилистого парня с рассечённым шрамом лицом — это был Щучья Кость — Первей за ноги, корчмарь и пан Тыклинский за плечи. Повинуясь приказу рыцаря, неподвижное тело водрузили на решётку очага, под которой горел слабый огонь. Молодчик начал издавать жуткие стоны, но пошевелить хотя бы пальцем не смог. Пан Тыклинский безразлично смотрел на всё это стеклянными глазами замороченного, корчмарь же вовсю стучал зубами и громко икал.
Ту же процедуру проделали и с Кочаном — здоровенным парнем, чья нечёсаная кудлатая башка и впрямь очень напоминала крупный кочан капусты. Дождавшись, пока стоны затихнут, Первей повернулся к двоим помощникам, они же осуждённые по Приговору.
— Пан Тыклинский, вы прочли свиток?
— Да, — механически ответил молодой человек.
— Всё верно написано?
— Верно, — так же безразлично откликнулся тот.
— Значит, так. Пан Тыклинский, единственный и последний потомок своего рода, отныне ты не властен над собой, и изменить свою судьбу даже путём самоубийства тебе не позволено. Тебе сохраняется разум, зрение и слух, а также осязание. Но отныне ты будешь нем и недвижен, долго, очень долго, вплоть до того времени, пока твой Приговор не будет изменён и тебе будет позволено наконец умереть. Аминь!
Ясновельможный пан рухнул столбом, и стеклянные глаза разом ожили, выразив последовательно удивление, затем ярость, потом ужас, и наконец отчаяние.
— Теперь ты.
— Смилуйтесь, добрый пан! — корчмарь упал на колени. — Не убивайте!
— Я не убью тебя, Гонза, — рыцарь поморщился, — твоя смерть будет несколько позже и куда страшнее. Вспомни, как часто твой пан Тыклинский резвился здесь с девочками? Отвечай!
— Я… я… Часто, добрый пан. Почитай, каждую неделю, а летом и чаще.
— Как это происходило?
Корчмарь облизал пересохшие губы.
— Ясновельможный пан… он… ему приводили каждый раз новую девку, и чтобы непременно невинную, он специально посылал своих… Только в последнее время ладные девки-то кончились, добрый пан, вот они и начали тягать сюда соплюх разных, сперва лет по тринадцать-четырнадцать, а потом и меньше…
— Он сам резвился, один, или со своими волками?
— Сперва сам, а как натешится, отдавал ребятам своим, те по очереди…
— А потом?