Исповедь экономического убийцы
Шрифт:
— Я рассказывал вам о мистере Перкинсе, — сказал он. — Мы оба счастливы иметь честь встретиться с вами, сэр.
— Мистер Перкинс, добро пожаловать. — Голос, практически без акцента, был хриплым и низким. Я почувствовал,' как наклоняюсь вперед, в небольшое пространство между нами, когда он сказал: — Перед вами развалина. Но я не всегда был таким. Когда–то я был сильным, как вы. Я был советником шаха, близким человеком, которому он доверял. — Последовала длительная пауза. — Шах шахов, царь царей. — Мне показалось, что голос его звучал скорее печально, чем зло. — Я лично был знаком со многими мировыми лидерами. Эйзенхауэр, Никсон, де Голль. Они хотели, чтобы я помог ввести эту страну в капиталистический лагерь. Шах тоже доверял мне, и… — он издал звук, который мог бы быть кашлем, но я решил, что он усмехнулся, — я доверял шаху. Я поверил его риторике. Я был убежден, что Иран введет мусульманский мир в новую эпоху, что Персия выполнит свое предначертание. Это казалось нашим предназначением — шаха, моим, всех тех, кто выполнял миссию, ради которой, как нам казалось, мы были рождены.
Одеяла зашевелились; кресло с жужжанием повернулось. Я увидел человека в профиль: густая борода, и — меня как током ударило: плоский профиль! У него не было носа! Содрогнувшись, я подавил в себе шумный вдох.
— Не очень приятное зрелище, как вы считаете, мистер Перкинс, а? Жалко, что вы не видите этого при полном свете. Это так нелепо выглядит. — И опять раздался звук, напоминавший придушенный смех. — Но, как вы наверняка знаете, я вынужден держать свое имя в тайне. Конечно, если вы сильно захотите, вы узнаете, кто я; кроме того, вы обнаружите, что я мертв. Официально меня больше не существует. И все–таки я верю, что вы не станете этого делать. Вам и вашей семье лучше не знать обо мне. У шаха и САВАК длинные руки.
Кресло опять зажужжало и вернулось на место. Я почувствовал облегчение, как будто то, что я не видел профиль этого человека, делало недействительным насилие, совершенное над ним. В то время я не знал об этом обычае в некоторых мусульманских странах. Лицам, принесшим бесчестье и позор обществу или его руководителям, отрубали носы. Таким образом их помечали на всю жизнь — и это ясно доказывало лицо человека передо мной.
— Уверен, мистер Перкинс, вы спрашиваете себя, зачем мы вас сюда пригласили. — Не дожидаясь ответа, человек в кресле продолжал: — Видите ли, человек, называющий себя царем царей, на самом деле — порождение зла. Его отец был низложен вашим ЦРУ с — мне очень неприятно это говорить — моей помощью, потому что он якобы сотрудничал с фашистами. Потом это несчастье с Моссадыком. Сегодня наш шах уже вот–вот обойдет Гитлера по количеству сотворенного зла. И творит он это зло с полного одобрения вашего правительства.
— Почему? — спросил я.
— Очень просто. Он ваш единственный союзник на Ближнем Востоке. Промышленный мир крутится на нефтяной оси, а это — Ближний Восток. Да, конечно, у вас есть Израиль, но это скорее пассив, нежели актив. И нефти у них нет. Вашим политикам приходится угождать еврейскому электорату, получать их деньги на финансирование политических кампаний. Так что с Израилем вы, боюсь, застряли. Вашим нефтяным компаниям — а они еще более могущественны, чем евреи, — нужны мы. А вам нужен наш шах, или вам кажется, что нужен: так же, как вам казались нужными коррумпированные руководители Южного Вьетнама.
— А вы считаете по–другому? Иран — это эквивалент Вьетнама?
— Потенциально — значительно хуже. Видите ли, этот шах долго не продержится. Мусульманский мир ненавидит его. Не только арабы, но все мусульмане: в Индонезии, в Соединенных Штатах, но больше всего здесь — его собственный персидский народ. — Послышался глухой удар. Я понял, что он ударил кулаком в подлокотник. — Он зло! Мы, персы, ненавидим его. — Наступила тишина. Слышалось только его тяжелое дыхание, как будто это усилие утомило его.
— Док очень близок к муллам, — негромко сказал Ямин. — Среди местных религиозных групп существует очень мощное скрытое движение; оно охватило всю страну, за исключением горстки людей, занимающихся коммерцией, которым выгоден капитализм шаха.
— Я не ставлю под сомнение ваши слова, — ответил я. — Но должен сказать, я четыре раза был у вас в стране и ни разу не видел никаких признаков такого движения. С кем бы я ни говорил, все любят шаха; все довольны экономическим ростом.
— Вы не говорите на фарси, — заметил Ямин. — Поэтому слышите только то, что говорят вам те, кто преуспевает. Получившие образование в Штатах или Англии рано или поздно начинают работать на шаха. Док — исключение. Теперь.
Он помолчал: видимо, обдумывал свои следующие слова.
— То же относится и к вашей прессе. Они беседуют только с теми, кто принадлежит к окружению шаха. Конечно, большая часть вашей прессы также контролируется нефтяным лобби. Поэтому они слышат только то, что хотят слышать, и пишут то, что их рекламодатели хотят читать.
— Почему мы вам рассказываем обо всем этом, мистер Перкинс? — Голос Дока стал еще более хриплым, как будто речь и эмоции вытягивали из него те немногие силы, которые он приберег для этой встречи. — Потому что мы хотим убедить вас уехать отсюда и уговорить свою компанию держаться подальше от нашей страны. Мы хотим предупредить вас, что, хотя вы и думаете, что получите здесь большие деньги, это иллюзия. Это правительство долго не продержится. — Он опять ударил рукой по креслу. — А то, которое придет ему на смену, не будет испытывать никакой симпатии ни к вам, ни к вам подобным.
— Вы хотите сказать, что нам не заплатят?
Док закашлялся. Подойдя к нему, Ямин стал растирать ему спину. Когда приступ кашля прекратился, он заговорил с Доком на фарси, затем вернулся на свое место.
— Нам пора заканчивать разговор, — сказал он. — Отвечаю на ваш вопрос: да, вам не заплатят. Вы выполните всю работу, а когда придет время получать гонорар, шаха уже не будет.
На обратном пути я спросил Ямина, почему он с Доком решил предупредить МЕЙН о грядущей финансовой катастрофе.
— Мы бы с удовольствием наблюдали за банкротством вашей компании. И все–таки для нас лучше, если вы покинете Иран. Если уйдет хотя бы лишь одна компания, такая, как ваша, это положит начало тенденции. Мы на это надеемся. Мы не хотим устраивать кровавую баню, но шах должен уйти, и мы используем все средства, чтобы облегчить эту задачу. Так что мы молим Аллаха, что вы убедите вашего мистера Замботти убраться отсюда, пока еще есть время.
— А почему я?
— Во время нашего ужина, когда мы обсуждали проект «Цветущая пустыня», я понял, что вы открыты, вы готовы воспринять правду. Я понял, что наша информация относительно вас была правильной: вы — человек между двух миров, человек в середине.
Это заставило меня задуматься о том, что он еще обо мне знает.
Глава 20. ПАДЕНИЕ ЦАРЯ
Однажды в 1978 году я сидел вечером в одиночестве в роскошном баре в холле отеля «Интерконтинентал» в Тегеране. Кто–то похлопал меня по плечу. Я обернулся: передо мной стоял коренастый иранец в темно–синем официальном костюме.
— Джон Перкинс! Не помнишь меня?
Бывший футболист изрядно набрал в весе, но голос его совсем не изменился. Это был Фархад, мой старый друг по Миддлбери. Мы не виделись уже больше десяти лет. Мы обнялись, потом сели. Очень скоро стало ясно, что он знает все обо мне и моей работе. Было ясно и то, что он не собирается рассказывать о своей работе.