Исповедь королевы
Шрифт:
Куда бы мы ни посмотрели, повсюду были охранники. Мы теперь были пленниками до такой степени, как никогда не были раньше. Они решили, что у нас никогда больше не должно быть возможности бежать снова.
Мы узнали, что граф Прованский и Мария Жозефа благополучно пересекли границу. Их изношенный экипаж проехал, в то время как нашей роскошной карете это не удалось. Мне не хотелось вспоминать о том, что именно карета Акселя задержала, а потом и выдала нас. Он желал для меня только самого лучшего, но беглецы, разумеется, должны жертвовать роскошью ради шанса обрести свободу.
Я расплакалась, когда узнала, что Буйе вместе со своим
В течение этих долгих зимних месяцев я была в отчаянии. Я даже попыталась завести интрижку с Барнавом, который выказал мне свое восхищение во время того ужасного путешествия в карете. Я писала письма, которые тайно передавали ему. В этих письмах я льстила ему, говоря, что его ум произвел на меня такое большое впечатление, что я прошу его о сотрудничестве. Я писала ему, что готова пойти на компромисс, если это необходимо, и что верю в его хорошие намерения. Готов ли он помочь мне? Барнав был польщен. Он был в восторге, хотя, естественно, чувствовал опасения. Он показал мои письма некоторым из своих друзей, которым доверял, и написал мне, что они заинтересовались и скорее предпочли бы иметь дело со мной, чем с королем.
Они сказали мне, что я должна сделать все возможное, чтобы вернуть моих деверей во Францию и попытаться убедить моего брата, императора Леопольда, признать французскую конституцию. Они написали черновик письма, которое я должна была послать. И я сделала это, хотя у меня вовсе не было намерения подчиняться новой конституции. Поэтому я сразу же тайно написала своему брату и рассказала ему, при каких обстоятельствах было написано мое первое письмо.
Фактически я была вовлечена в опасную двойную игру, для которой я была плохо подготовлена как в интеллектуальном, так и в эмоциональном плане. Я обманывала этих людей, которые были готовы стать моими друзьями. Но ведь я не могла легко уступить то, что считала своим правом по рождению. Мне приходилось предпринимать какие-то усилия, чтобы получить обратно то, что мы потеряли, поскольку мой муж не стал бы делать этого. Но как же я ненавидела обман! Склонность к лжи и обману не относилась к числу моих недостатков.
Я писала Акселю:
«Я сама себя не могу понять, и мне приходится снова и снова спрашивать себя: неужели это действительно я веду себя таким образом? Но что мне еще остается делать? Поступать так стало необходимо, и наше положение только ухудшится, если я не буду действовать. Таким образом мы сможем выиграть время, а время — это то, что нам нужно. Какой это будет радостный день для меня, когда я смогу сказать правду и показать этим людям, что у меня никогда не было намерения работать вместе с ними!»
Тем не менее я была очень несчастна из-за той роли, которую вынуждена была играть.
Что еще хуже, не было никаких известий от Акселя. Где он был? Почему не связывался со мной? Я слышала,
Когда я узнала, что в Вену собирается граф д’Эстергази, я попросила его взять с собой кольцо для графа де Ферсена. На нем были выгравированы три лилии, а внутри была надпись: «L^ache qui les abandonne» [148] .
148
«Презрен тот, кто их покидает» (фр.)
Посылая кольцо, я написала Эстергази:
«Если вы будете писать ему, скажите ему, что много миль и стран никогда не смогут разлучить сердца. Это кольцо по размеру как раз для него. Попросите его, чтобы он носил его ради меня. Я носила его два дня, прежде чем упаковать. Скажите ему, что оно от меня. Я не знаю, где он сейчас. Это такая мука — не иметь никаких известий и даже не знать, где живет человек, которого ты любишь!»
Но едва я послала это письмо Эстергази, который, как я знала, был моим хорошим другом и сделал бы все, как я просила, как тут же испугалась, что Аксель воспримет это как укор и вернется туда, где ему будет угрожать опасность. Я немедленно написала ему:
«Я существую — и больше ничего. Как я беспокоилась о тебе, думая о том, что ты, должно быть, пережил, не получая известий о нас. Даст бог, хоть это письмо дойдет до тебя… Ни в коем случае не думай возвращаться! Известно, что именно ты помог нам бежать, и все будет потеряно, если ты появишься здесь. Нас стерегут и следят за нами день и ночь. Но будь спокоен. Со мной ничего не случится. До свидания. Я не смогу больше написать тебе…»
Однако мне пришлось снова написать ему. Я не смогла бы пережить эти мрачные дни, если бы не сделала этого. Вскоре я уже снова писала ему:
«Могу сказать тебе, что люблю тебя и что у меня есть время только для этого. Не беспокойся обо мне. У меня все хорошо. Я страстно желаю узнать то же самое о тебе. Пиши мне шифром по почте и адресуй письма мсье де Брауну, а во втором конверте — мсье де Гужану. Сообщи, куда мне следует адресовать свои письма, чтобы я могла писать тебе, потому что я не смогу без этого жить. До свидания, самый любимый и любящий из мужчин! Обнимаю тебя от всего сердца…»
То, как с нами обращались, вызывало у меня сильнейшее негодование. Двери моих апартаментов на ночь закрывались на засов, а двери моей комнаты должны были оставаться открытыми. Временами я чувствовала себя безрассудной, временами — смирившейся. Но все же я продолжала переписку с Барнавом.
Наконец появились известия от Акселя. Он хотел приехать в Париж. Перспектива увидеть его приводила меня в восторг, но одновременно и в ужас.
«Это подвергло бы опасности наше счастье, — писала я. — Но ты можешь поверить, что я действительно имею такое намерение, потому что испытываю острейшее желание увидеть тебя».
Я весь день оставалась в своих комнатах, и у меня не было больше желания выходить на улицу. Я проводила время, делая записи.
Дети постоянно находились со мной. Только они давали мне радость и единственный смысл желать продолжения жизни.