Исповедь Люцифера (шестая скрижаль завета)
Шрифт:
— Да, в порядке, спасибо, — еле выговорила Саша, продолжая надсадно откашливаться. — Оденьтесь, пожалуйста...
— Зачем?
— Я должна провести допрос, — объяснила Саша.
— Не буду вам в этом препятствовать, — заверил ее мужчина.
— Ну так оденьтесь! — разозлилась Саша и закашлялась еще больше.
— Если вы не перестанете кашлять, — ответил он, — я буду вынужден проверить, нет ли у вас в горле инородного тела и не надо ли его аспирировать...
Краем сознания Саша представила, что сейчас этот голый, красивый, как божество, мужчина
— Пожалуйста, оденьтесь, — попросила Саша.
— Вы просите? — он улыбнулся.
Саша запаниковала, физически, где-то внутри, даже не под ложечкой, а еще ниже. Словно у нее в животе сотни маленьких бабочек затрепетали крыльями. Люди не должны так улыбаться, это нечестно, неправильно. Это жестоко! Это обезоруживает, обнажает, лишает сил. Они не должны этого делать! Саша обмякла.
Его чувственные губы открыли ряд жемчужно-белых зубов. Он весь светился изнутри, бессовестно наслаждаясь ее смущением. Ямочки на слегка впалых щеках. Тонкие складки кожи, от прищуренных глаз сбегающие к выступающим скулам. Волевой и при этом необыкновенно изящный подбородок — квадратный, с такой же ямочкой.
Понимает ли он, что делает с ней?..
— Да, я прошу, — из последних сил вымолвила Саша.
— Я оденусь, — он снова улыбнулся с лукавством хищника и поднялся с кровати. — Да вы не стойте там, присаживайтесь.
Он показал Саше на единственный стул рядом с прикрепленной к стене небольшой столешницей. Саша, словно под гипнозом, пытаясь не смотреть на его безупречное тело, сделала три необходимых шага и положила папку на стол. Ноги подкашивались. Она хотела подвинуть стул, чтобы не находиться так близко к заключенному, но оказалось, что стул неподвижен, привинчен к полу.
Вздрогнув, Саша села и закрыла глаза — просто, чтобы не смотреть... И вновь вокруг нее это прежнее чувство, только гораздо сильнее! Она чуть не задохнулась! Животное, хищное дыхание голодного зверя — прямо у нее под одеждой. Плавные, выверенные движения... и запах — глубокий, будоражащий, пряный.
В ужасе открывая глаза, Саша жадно схватила воздух и захлебнулась им...
*******
Он одевался, не сводя с Саши глаз. Он ловил каждое ее поползновение украдкой взглянуть на его красоту. А эти поползновения были, потому что Саша больше не принадлежала себе. Нельзя было не смотреть на него, нельзя было не любоваться тем, как он одевается. В сущности, он лишь натянул на голое тело штаны арестантской робы и сверху облачился в рубаху-куртку.
Но важно ведь не что, важно — как. А это «как» было виртуозно — грация, плавность, сила и энергия. Как он двигался! Если бы на эту мистерию можно было смотреть вдоволь, то Саша, наверное, умерла бы с голода, не найдя в себе сил оторваться от столь завораживающего зрелища. А если бы у нее спросили, во что он был одет, она бы, не сомневаясь, сказала — в королевские одежды.
— Так лучше? — он стоял в полутора метрах от Саши — в штанах и незастегнутой куртке на голое тело.
— Нет, — ответила Саша, подумав, что его лица, обнаженной груди, открытых запястий с щиколотками, рук и босых стоп вполне достаточно, чтобы свести ее с ума.
— Нет?.. — снова улыбнулся он.
— В смысле — да! — выпалила Саша, поняв, что сморозила непозволительную глупость — правду. — Эээ... Давайте начнем.
Саша проявила чудеса расторопности и даже не рассыпала бумагу, лежавшую в папке.
Глядя на нее, он рассмеялся.
— Я кажусь вам смешной? — спросила Саша.
— А вы? — улыбнулся он.
— Хорошо, — Саша не ожидала такого ответа и даже не поняла его, смутилась, но тут же снова взяла себя в руки. — Оставим это. Ваши фамилия, имя, отчество...
Саша занесла ручку над соответствующей графой «Дела».
— Имя — это слово о вещи, — ответил заключенный. — А слово — это продукт сознания. О чьем сознании вы меня спрашиваете? О моем, о сознании моих биологических родителей, о сознании общества, определившего меня в эту тюрьму? О чьем? Может быть, о вашем?
Саша нахмурилась. Из-за волнения и растерянности она не поняла ни единого слова:
«Почему он не отвечает на вопрос прямо? — подумала Саша. — И если это действительно так умно, как звучит, почему он так красив... Господи, о чем я думаю?!»
— Наверное, пока я здесь, меня зовут № 63-22, — сказал тем временем заключенный, улыбнулся и пожал плечам. — Глупо в этих стенах именовать меня как-то иначе. Моя фамилия — код этой тюрьмы. А мое отчество — номер решения о моем заключении. Я думаю так.
Закрасневшаяся Саша зачем-то вписала в соответствующие графы набор цифр — ПСТ 87/6, № 63-22, № 119-23Р.
— Ну вот, вы все сами обо мне знаете! — покачал головой 63-22.
— Дата рождения? — спросила Саша, прочитав соответствующую надпись в начале следующей строки бланка.
На вид ему было лет двадцать пять. Хотя, на самом деле, наверное, около тридцати, может быть, тридцати три.
— Я не помню точно, — 63-22 запустил руку в свои абсолютно черные волосы, коротко стриженные, но уже ложащиеся друг на дружку вьющимися локонами. — Около полугода.
— В смысле?.. — Саша, как завороженная, смотрела на движение его руки.
— Узнайте дату у моего папы — № 119-23Р...
— Это черт знает что! — пробормотала Саша. — Образование и профессия...
— Образование — мое собственное, профессия... — 63-22 на секунду задумался. — Я изучаю Данте.
— Это позволяет обеспечить себя средствами к существованию?
— Никогда об этом не задумывался, — ответил 63-22. — Данте должен кого-то кормить?..
— Но вы же должны что-то есть? — Саша качнула головой,
— У меня никогда не было с этим проблем, — вполне серьезно ответил 63-22.
— И на какие средства? — Саша качнула головой еще сильнее. — Вы подрабатываете где-то? Может быть, моделью... не знаю...
— Нет, ни в коем случае. Фотография меня убивает, я на ней мертвый.