Исповедь моего сердца

Оутс Джойс Кэрол

Как доброжелательны эти господа! К неизвестному человеку. Принимая из моих рук «предварительные взносы» — наличными.Однако о следующих встречах всегда говорят неопределенно. Потому что, как признался Абрахаму сам шериф, перспективы спасения узника от смертной казни и освобождения его из «Стены» — так называли в народе тюрьму, в которой содержался Терстон, — весьма сомнительны. За последние сто лет ее существования здесь не было не то что случаев побега, но даже и попыток.

Куш, сорванный Абрахамом и Элайшей в Чатокуа, почти иссяк. Столько денег! И так быстро!

— Никак не могу поверить, папа, — говорил Элайша, смаргивая слезы, — у нас ведь было четыреста тысяч долларов. Они были наши!

Абрахам

пытался успокоить его, заверяя, что, сколько бы денег ни было истрачено, их нельзя считать потерянными зря, когда речь идет о спасении Терстона. Тем не менее ему было крайне неприятно сознавать, что блюстители закона его просто обчистили.

— Лицемеры! Наживаются на отцовском горе! — гневно восклицал Элайша. — Но мы должны достать еще денег . Папа, скажи, что я должен сделать, и я это сделаю.

Однако Абрахам Лихт не торопился: допустимо ли подвергать еще одного из своих детей риску, вовлекая его в новое отчаянное предприятие? Тогда, в Чатокуа, он снабдил Элайшу пистолетом; из практических соображений пистолет был заряжен. Что, если бы кто-то еще или полицейский вмешался тогда в дело с оружием?..

Абрахам содрогнулся при этой мысли, почти физически ощутив близость смерти.

Его терзали видения. Массивные, в пятнадцать футов толщиной стены, сложенные из неотесанных камней, скрепленных известковым раствором. Лабиринт внутренних стен и проходов. Сторожевой блок. Открытое, голое пространство тюремного двора. Караульные вышки, башни, будки. Повсюду, на каждой возвышенности — замаскированные ружейные дула. Толстенная центральная труба, из которой валит густой черный дым. Камеры А, В, С, D: зловещий ряд камер, в каждой из которых — смертники; эти камеры отличаются от всех прочих особым зловонием, мерзким запахом, который, говорят, клубится там, почти видимый глазу. За ними — помещение для надзирателей, четыре мрачные комнаты. Кухня, прачечная, кладовая. И морг.

Загадочный лабиринт. Как проникнуть туда, как там освоиться?

Как сбежать оттуда — сделать подкоп? Да, подкоп. Удобнее всего — от внешней стены до кладовой, это ярдов пятьдесят.

Виселица — по рассказам, покосившееся от бурь и ветров сооружение — расположена даже ближе к внешней стене, возможно, менее чем в двадцати ярдах.

Во сне я окликаю сына по имени. В наручниках он восходит на помост. Но когда белокурый юноша оглядывается на мой зов, оказывается, что это не Терстон, а незнакомец, Кристофер Шенлихт. Он смотрит на меня глазами мертвеца.

II

Середина апреля, последняя неделя апреля, и вдруг — уже 29 апреля, а ничего еще так и не решено.

Потрачена уйма денег; но ничего не решено.

Ночь за ночью, запершись в кабинете в дальнем конце дома, Абрахам и Элайша изучают план тюрьмы… карту окрестностей… карандашные наброски, сделанные Абрахамом: тюрьма и виселица.

(Если у Элайши и есть свой секрет, тайная тревога, переходящая в наваждение, то он старательно прячет ее от отца. Потому что он так любит Абрахама Лихта и своего брата Терстона, что его собственные чувства сейчас не имеют никакого значения.)

Однажды ночью у Абрахама вырывается едва слышный стон: «Это невозможно. Его нельзя спасти». Карандаш выпадает из его руки и катится по полу, но уже в следующий момент, осененный какой-то догадкой, Абрахам снова хватает карандаш и облегченно говорит, обращаясь к Элайше: Если только…

Английский реформатор в Америке

В начале мая 1910 года в Соединенные Штаты прибывает знаменитый англичанин лорд Харбертон Шоу, президент Общества по тюремной реформе стран Содружества, автор многочисленных спорных книг, монографий и статей о реформировании системы наказаний. (Серия из пяти страстных статей лорда Шоу о несправедливости и «варварстве» закона о смертной казни, напечатанная в 1908 году в «Эдинбург ревю», повлекла за собой бурное обсуждение в британском парламенте и снискала ему как врагов, так и горячих

сторонников; из нескольких книг, опубликованных в Штатах, появившаяся в 1903 году «Уголовная справедливость и уголовная несправедливость» породила больше всего споров и завоевала лорду Шоу значительное число последователей среди сходно мыслящих американских реформаторов.) Лорд Шоу надеялся, что во время краткого трехнедельного визита в Америку ему удастся поговорить как с представителями администраций, так и с заключенными во многих наиболее представительных американских тюрьмах, в том числе в нью-йоркской «Томбз» [10] , тюрьме на острове Блэквелла, «Синг-Синге», тюрьмах в Рэвее, Трентоне и «Черри-Хилл» (в Филадельфии). Знаменитый реформатор не мог рассчитывать, что удастся путешествовать инкогнито, но все же попросил, чтобы по возможности его визит не освещался в газетах, поскольку боялся, и не без оснований, что поклонники из лучших побуждений станут осаждать его и у него не останется времени на выполнение главной задачи своей поездки.

10

The Tombs — «Могилы» — название городской тюрьмы в Нью-Йорке (англ.).

Лорд Шоу произвел огромное впечатление на своих хозяев, включая горячего сторонника реформ, мэра Нью-Йорка Уильяма Джея Гейнора, как приятный, скромный джентльмен с тихим голосом; ему было хорошо за шестьдесят, но он кипел молодой энергией; седовласый, гладко выбритый, чуть глуховатый на одно ухо; как многие англичане, даже богатые и из знатных семей, он был склонен небрежно или по крайней мере безразлично относиться к своему внешнему вилу, словно — если не говорить о духовном идеализме — такие вещи, как свежее белье, чистые ногти или выбор между серым твидом и коричневым габардином, имели для него очень мало значения. Дамы находили лорда Шоу «забавным» или «чудаком, хотя и очаровательным». На званом ужине у мэра Гейнора англичанин ел весьма умеренно и не пил вовсе; с оппонентами в споры не вступал; несмотря на твердость убеждений, никогда не говорил безапелляционно; и вел себя, как признали даже херстовские газеты, как истинный английский джентльмен, а не как публичный американский политик, в котором ревностная добродетель легко может соседствовать с крикливым эгоизмом.

Хотя, по слухам, лорд Шоу был чрезвычайно богат, он путешествовал в сопровождении единственного слуги-индуса, секретаря и камердинера в одном лице, не старше двадцати пяти лет (грациозного молодого человека из Калькутты, получившего образование в Кембридже за счет лорда Шоу), с которым лорд обращался скорее как с компаньоном, чем как с наемным служащим. Он заранее предупредил также, что предпочитает останавливаться в скромных, а не роскошных отелях, где хозяева поначалу предполагали зарезервировать ему апартаменты. Прибыв на Манхэттен, он за несколько дней покорил сердца тех, кто протестовал против его приезда, подробно изложив перед ними свою новую философию реформ, которая состояла в том, чтобы, начиная одновременно сверху и снизу, радикально перестроить условия содержания в тюрьмах, отменить смертную казнь и так далее, а также значительно увеличить жалованье, условия жизни, льготы, оплату рабочих дней, пропущенных по болезни, пенсии и тому подобное служащим тюрем.

— Ибо это позор, — заявил лорд Шоу жадно слушавшей его аудитории, — что люди, которые отдают все свои силы — а нередко и жизни — тяжелой работе в тюрьмах, игнорируются обществом и ставятся чуть ли не на одну доску с заключенными, которым они «служат».

Лорд Шоу был также убежден (и это особо обратило на себя внимание мэра Гейнора и его помощников), что и выборные, и назначаемые чиновники должны получать плату, соотносимую с самыми высокооплачиваемыми представителями бизнеса, ибо тогда у них будет стимул оставаться в политике и служить общественному благу, а не искать более доходного поля деятельности. А что самое важное — они будут застрахованы от взяточничества и коррупции, этого бича («не знаю, как в Америке, но в Англии-то уж точно») всех властей.