Исповедь Мотылька
Шрифт:
А ПОТОМ МЫ РАССТАЛИСЬ...
Наверное, я просто не смогу объяснить - почему. Нет у меня слов, которыми можно было бы все это описать так, чтобы было понятно постороннему человеку. И откуда взялось это ощущение - ощущение неизбежности расставания - я не знаю. Просто чем больше мы были вместе, чем больше упивались пьянящим чувством восторга от присутствия любимого человека рядом, тем сильнее и сильнее понималось нам обоим, что очень скоро это должно закончится. И какой-то странный осадок, горькой болью засевший в душе, словно бы говорил нам:
ВАМ
Эта девушка была для меня настоящим кладом. Лишь она одна могла терпеть все мои выходки; простить мне всю боль, что я ей причинил; знать обо мне все, и в то же время продолжать так сильно любить, доверять мне, верить в меня... Ее любовь была бесценным подарком, которая судьба, словно бы в насмешку, предложила мне. Подарком, который я не мог взять, и которым был не вправе владеть.
Есть вещи, которых ты сам недостоин; подарки, которые нельзя принимать, не заплатив за них чем-нибудь большим или хотя бы соизмеримым. А мне нечего было ей дать. И нечем платить.
Я безумно любил эту девушку. И с ужасной отчетливостью понимал - нам не быть вместе. И похоже, что она тоже это понимала. И это было самое страшное.
Конечно, эта встреча нужна была мне для того, чтобы попытаться вернуть ее. И лишь для виду я называл ее «прощальной» и говорил, что мы «просто один раз встретимся». Но горькая ирония была именно в том, что встреча действительно оказалась последней.
И словно песчинки в хрупких песочных часах, просачивающиеся все вниз и вниз, истекало время, отведенное нам для короткого счастья - счастья быть рядом... в последний раз...
НАМ НЕ БЫТЬ ВМЕСТЕ
...Песок просыпался. Время истекло...
Мы ничего не говорили друг другу. И так все было понятно. Старались больше молчать. Прижаться друг к другу и замереть... заснуть в объятиях любимого человека...
Потом пришло время собираться. Готовиться в обратный путь. Прощаться...
И уже возле самой двери я вдруг остановил ее, прижал к себе и тихо прошептал: «Не уходи...» Наверное, нужно было сказать что-то другое, объяснить свое поведение, все-все ей рассказать, поведать о том, что если она сейчас уйдет, то мы расстанемся и уже навсегда... А я в тот момент просто ничего больше не мог сказать, ничего не мог объяснить... Только обнять ее и прошептать: «Не уходи!» ...и все...
Но больше ничего и не понадобилась. Она поняла. И осталась... еще на один день...
Еще один день мы были вместе. Она позвонила родителям, предупредила, чтобы не волновались. Те, конечно, попытались на нее наорать и сказать: «Быстро домой!», но она не стала их слушать. И опять были какие-то слова, какие-то признания, и снег, кружащийся над головой, и лес вокруг нас, и этот вечер, и тишина...
НАМ НЕ БЫТЬ ВМЕСТЕ
И, наверное, до конца жизни мы обречены теперь проводить время в бесплодных исканиях, пытаясь найти где-то на жизненном пути хоть что-то похожее на эту любовь, заранее зная, что это невозможно...
...Интересно,
...Забыть о своих привычках и наклонностях, перестать быть соблазнителем, жить как все «нормальные» люди?
...Может и да...
Во всяком случае, в тот момент я был готов отказаться от всего этого ради нее...
И был бы обычным парнем. Ни хуже и не лучше других. В конце концов, это тоже не так плохо...
...Но при этом перестал бы быть самим собой...
P.S. С тех пор мы не виделись. Звонить ей я просто боюсь. Встретимся ли мы еще когда-нибудь? Ради чего все это было? Я не знаю... Ничего не знаю... Не спрашивайте меня ни о чем...
ГЛАВА 6.
Зимой не бывает совсем темно. Даже вечером. Даже поздно ночью, когда темнота, казалось бы, наползает на город, белое покрывало под ногами и вокруг нас продолжает сопротивляться ей умиротворяюще-снежным светом. И пусть давно уже наступила полночь, все равно на улице – лишь сумерки, не более. И все так же сияют искорками снежинки в отблесках придорожных фонарей. И холодным колючим мерцанием отвечают им зимние звёзды. Зимой у них совсем другой свет, да и само небо другое в это время года.
А еще зимой рано темнеет. К этому быстро привыкаешь, и потом никак не можешь понять – то ли еще вечер за окном, то ли уже давно перевалило за полночь? А может, уже совсем скоро хмурое утро? Но тогда почему не хочется спать? Почему мы с Лёлькой бредём по этим узким тропинкам, вытоптанным среди больших пушистых сугробов, бредём абсолютно бессмысленно, делаем вид, что гуляем и болтаем о чём-то, а сами больше молчим?
– Насть, а кто у тебя был первым мужчиной? – вдруг неожиданно спрашивает она. – А то я-то давно тебе рассказала, а ты всё только отшучиваешься да посмеиваешься. Вот и сейчас улыбаешься!
Мои губы и правда трогает лёгкая, чуть грустная улыбка. Ах, Лёлька! Хитрюга ты маленькая! Как же умеет она тонко чувствовать настроение собеседника, улавливать подходящий момент, чтобы…
Да, сейчас я и правда могу рассказать что-то такое, о чем раньше предпочла бы умолчать. Как странно действует на меня эта вечерняя прогулка…эти звёзды, этот снег… фонари, сугробы… Кажется, в какой-то момент я даже краснею и отворачиваюсь, чтобы спрятать лицо в темноте. Но зимой не бывает совсем темно. Даже вечером. Даже поздно ночью.
Эх, Лёлька… Ну, слушай же!
– Его звали Олег. Обычный парень из соседнего двора. Да-да, и такое у меня бывает!
Мы с ним были почти одного возраста. Но в то же время он всегда казался намного меня старше. У него был низкий, с хрипотцой, голос и жесткий мужской характер. Никаких сюсюканий, никаких нежностей. Его поведение… Наверное, чем-то похож на того самого Наглеца, которого ты описывала в своё время. Нет, он заботился обо мне. Но всё всегда решал сам. Никогда ни о чём не просил и не шёл на уступки. Любые мои попытки поиграть в какие-то игры, любые «женские приёмчики» жёстко пресекал.