Исповедь одного скрипача
Шрифт:
Тот, кто взял её однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Николай Гумилёв
Глава 1. Найденные записи
Вечер.
Затем включил пыльную лампу, озарившую бедность всей обстановки – несколько книг (среди которых были «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гёте, «Маленькие трагедии» Пушкина и «Петербургские повести» Гоголя), а также чашку с недопитым холодным кофе и с одним серым сухарём, впрочем, не без сахара… Подперев лицо рукой, он вынул из стола какую-то папку, открыл её и начал лихорадочно перебирать старые, написанные корявым почерком записи (видно, писал какой-то неврастеник)… и, к своему удивлению, наткнулся на следующие строки:
«В который раз я ловлю себя на мысли, что любовь – это, в сущности, наркотик, к которому с лёгкостью привыкаешь, но, как и всякий наркотик, она рано или поздно заканчивается. И тогда неизбежно наступает ломка. Да, и ничто так не убивает любовь, как этот чёртов серый быт… который как не приукрашивай, как не маскируй – всё равно сделает своё дело, будь он неладен! И горе тем, кто был привязан к объекту своей страсти слишком сильно. Если и привязываться к чему-то, то только к тому, что давно умерло, но в силу загадочных обстоятельств продолжает жить в произведениях искусства. Да, любовь живёт в книгах, в живописи, в скульптуре, в музыке, и именно там ей самое место, но только не на сцене этой грубой жизни…».
Затем, переведя дух и перевернув пожелтевшую с годами страницу, он принялся читать саму историю:
«Это было не то пять, не то шесть лет тому назад, когда я жил в одном из неприглядных общежитий самого, как мне казалось, ущербного города. Впрочем, в своём неприятии я был не одинок. Мой приятель, Роман Мохов, живший напротив меня, жаловался по этому поводу, как никто другой, но, что самое интересное, не слезая с мягкого дивана.
Целыми днями он только и делал, что пил, ел, смотрел телевизор, опять пил и при этом загрязнял без того испорченный воздух табачным дымом.
– Ты бы хоть прибрался тут, – по-дружески предложил ему я, в надежде, что тот прислушается к моему совету. А для пущей убедительности даже закрыл экран.
– Отффали! – слетело с его чавкающего жирного рта. – Эй, отойди, ты всё мне загородил тут!
У меня же к этому был несколько иной подход. Например, я был не прочь пофилософствовать. Но не стану скрывать, что в подобной атмосфере это бывало непросто. Я даже подумывал о переезде, но внутри меня, как ни странно, срабатывал какой-то ограничитель. Возможно, здравый смысл подсказывал, что ничего другого мне не светит, не знаю…
Что же касается моего образования, то я должен был стать врачом, получить одну из самых благородных и гуманных профессий, но вместо этого избрал незавидную участь самоучки-скрипача, поскольку тогда уже интересовался классической музыкой, в особенности струнными. С детства моим кумиром был Никколо Паганини – да, этим и объясняется моё увлечение подобной музыкой, которая, надо признаться, уносила меня в совершенно иной мир.
Скрипку мне искать не пришлось: она досталась мне от любимой бабушки. С этой скрипкой я успел побывать в самых разных уголках: начиная с тёмных переходов и заканчивая шумными прокуренными ресторанами.
Из-за постоянных ночных репетиций в заброшенном здании на окраине города я напоминал сонную муху или полумёртвого мотылька и с таким видом, с раннего утра, шёл играть перед так называемой публикой. Однако репетировать в уединении я любил гораздо больше, ибо тогда мне не приходилось наблюдать сборища этих серых, безжизненных кукол, которые занимались каждый своим делом и не обращали внимания на таких незадачливых, как я. Они могли удостоить меня разве что презрительной усмешкой, не более. Наверняка они мнили себя счастливыми и успешными людьми… да, пожалуй, в этом нет сомнения!
А вот мне приходилось мириться с участью неудачника. Тем более после случая в одном видном ресторане. До сих пор удивляюсь, как туда попал! Но обстановка мне сразу не понравилась. Помню, ещё было на редкость шумно, однако, публика собралась очень даже представительная: холёные люди в дорогих изысканных смокингах и сверкающих вечерних платьях распивали лучшие вина за богато накрытыми столами.
Чего не скажешь обо мне, имевшем лишь дешёвые чёрные туфли с подбитыми носами, светлые, несколько потёртые брюки, столь же потёртый клетчатый пиджак и старомодную итальянскую рубашку с заострённым высоким воротником. Ну и, конечно же, куда без моей старенькой скрипки! Как сейчас помню: я вышел после каких-то весёлых циркачей и вначале даже немного робел…
Конец ознакомительного фрагмента.