Исповедь солдата
Шрифт:
Мой первый опыт прошёл успешно, хотя я испытал сильный стресс от неизвестности. Я успокаивал себя хотя бы тем, что моё место в колонне, слава Богу, не в первых рядах. Тем не менее, сердце разрывалось от напряжения, волнения и страха. Когда произошло столкновение, я не мог понять, что и как. Если махать руками, то не уследишь за шапкой, а держаться за шапку – значит быть в синяках и в крови. Я натянул шапку на глаза и включил «мельницу». Это была обычная дворовая драка, которая ни к чему хорошему не приведет. Я удивился этому глумежу: куда смотрят офицеры? Но в первую очередь меня поразило то, что наши сержанты спокойно вели беседу и ни на что не обращали внимание. Такое скотское отношение к молодому составу меня шокировало. Пока мы бежали, утирая кровь и сопли, я задумался: ведь это только начало, цветочки, а ягоды будут огромными. В этот раз мне немного повезло – у меня опухло только левое ухо. А вот моему сослуживцу повезло меньше: он потерял шапку и весь оставшийся день будет заниматься физо, изо дня в день, пока не найдет её. Я бежал с ощущением того, что так надо, это по-мужски, по-спецназовски, а сержант потом добавил, что все должны нас уважать и бояться. Мы прибежали в казарму. Нас построили. «Залетного» солдата сразу отправили мыть туалет, а нам приказали вооружиться вениками, тряпками и цинками (вместо ведра), снова построиться для ознакомления с правильной уборкой расположения. Это выглядело целой наукой, которую нам необходимо было быстро освоить.
День начался с поразившей меня зарядки, а уборка казармы меня капитально напрягла – это было начало созревания «ягодок», о которых я думал. Начну по порядку, не спеша, хотя эмоции переполняют настолько, что нет слов. Первая задача молодых – это быстро, по струнке, заправить свои постели, с помощью табуретки и тапочка выровнять все углы, при этом синхронность должна быть идеальной, а торцевые углы под 90 градусов. Сержант предупреждал, что плохая заправка постелей – это первый залет, за который можно здорово «опиздюлиться» на мате.
Следующий этап: берем цинк, стругаем в него хозяйственное мыло и вручную вениками, как миксером, взбиваем до полной пены. Освоить эту науку оказалось не так-то просто, потому что вода холодная, мыло жесткое, да и пена, как снег в тридцатиградусную жару, тает на глазах, а времени на уборку всего 20 минут. Но смысл в другом: он выливает пену и ставит спичечный коробок торцом на пол – пена должна закрывать коробок, и затем её собирают тряпками. Этот процесс выполняется двумя группами: одни готовят пену, а другие смывают её. Занятие неприятное, поначалу даже немного унизительное: лазить на четвереньках под кроватями в то время, как сержант в качестве надзирателя над головой ремнём машет.
После этих злосчастных 20 минут начинается проверка, а мы стоим и молимся. Но боги на полтора года забыли о нас… Разумеется, сержант нашёл грязь, натянул нитку – кровати заправлены с браком. Пока все роты готовились к завтраку (а это около 40 минут), мы отжимались на кулаках и держали пресс, а он ходил вокруг нас и говорил, что это «всего лишь курс молодого бойца, с дедами будет вешалка». Мы держали пресс. Служащие других рот выглядывали из-за кроватей, подшучивали над нами, не догадываясь о том, что мы зверели на глазах, и злость наша впоследствии будет выливаться на них, гансов, а их офицеров мы будем посылать на три веселых буквы.
Но для меня это была всего лишь служба во Внутренних Войсках, которая длилась уже 5 дней и ночей. Наша рота молодых составляла примерно 25 человек. Мы постепенно сдружились и стали как одно целое, поддерживая и помогая друг другу во всем. Я стал немного привыкать. Физически нас не обижали, хотя сержант был строг, но справедлив – мне казалось даже, что он относился к нам с пониманием. Он много нам рассказывал о службе, о своих испытаниях на пути к получению крапового берета, а также о роте, которую побаивался весь полк, зарождая своими рассказами в нас чувство гордости и уважения.
Постепенно мы начинали «расправлять крылышки», буреть. А когда мы шли в строю, нас все обходили стороной – от этого получаешь громадное удовольствие! Романтика… Но срочная служба и романтика – вещи несовместимые, а мы, молодые и бестолковые, куда-то лезем на рожон. Воспитательная работа с нами ещё продолжалась.
Опишу ещё одну важную составляющую моей службы в армии – это приём пищи. Слово «жрать» – вот подходящее слово. А жрать хотелось очень сильно. В столовую мы шли предпоследними, чтобы все роты с нашего КМБ (я их буду называть гансами) поели, и на наших местах никого не было. При входе в столовую нас все пропускали, так как шли мы плотным строем. И здесь произошёл казус. Перед нами стояла рота охраны (деды их называли рексами) – бойцы под 2 метра ростом, охранявшие периметр дивизии. Так вот они наглым образом начали теснить и зажимать нас. Недолго думая, наш сержант подошёл к их сержанту и, слово за слово, бранясь, ударил ногой в нижнюю челюсть. От такой растяжки мы обалдели. Тот, конечно, обмяк, и вся их рота сжалась в уголке и замолчала, а мы были горды за свою роту, проходя к подносам и расталкивая их строй.
Сержант Булкин строго смотрел, чтобы никто не прошёл сквозь наш строй, а то всему призыву будет «вешалка», умрем от физо. Он сказал главные слова: «Это цветочки, деды вас просто порвут». То ли пугает, то ли правда. Я как-то не особо верил этим словам, так как его наказания для нас – это уже полный ужас. Мы, смыкая ряды, поджимались, становясь похожими на один большой комок – со злыми лицами, готовыми броситься в драку в любой момент. Сержант сразу объяснил, что у нашей роты 8 столов, которые должны быть всегда свободными и, разумеется, чистыми. И, не дай Бог, к нашему приходу кто-то за ними сидит: наша реакция молниеносна, похожая на сорвавшихся с цепи псов, и уже пощады никакой!
Отстояв немного в очереди, мы стали получать от поваров еду. На завтрак была перловая каша с мясом (конечно, от мяса была только подлива), одно яйцо, кусочек масла и чай, но более-менее. Мы ели, как и все. А вот у сержанта (я даже немного обалдел от такого) была полная с верхом тарелка мяса, три яйца и два куска масла. С ним настолько мило и безропотно разговаривали повара, что мне даже показалось, попроси он целую корову – ему бы её завернули и доставили по нужному адресу. Времени поесть было немного, поэтому мы ели быстро и аккуратно, помня всегда о том, что вслед за нами придут наши деды, и столы должны быть чистыми. Спешка в еде тоже вещь опасная. Надо, чтобы все обязательно поели – в роте так принято. Если нет «залетов», глумиться не будут. Но порядок при приеме пищи был жесткий. Всё, что находилось на подносе, должно быть съедено (в основном это касалось хлеба). Ни в коем случае нельзя класть вилку и ложку, а также масло и хлеб на поднос и тем более на стол. Всё должно лежать исключительно на тарелках, а если вдруг упало, то какой бы ни был смачный кусок, поднимать его запрещалось. Захочешь поднять, чтобы никто не заметил, сыграешь в русскую рулетку – я не советую это, наказание жестокое. Сержант спокойным голосом произнес: «Я вас особо не гоняю – проблемы мне не нужны; я уже гражданский и через три недели буду дома. Я своё отгонял, вы мне не духи, а вот ваши деды вас ждут на растерзание». После таких слов почему-то стало страшно. Потом Булкин сказал о том, что если мы хотим сохранить свою честь и не опуститься, то «никогда не падайте с тылу, с фронта в столовой, и, разумеется, в туалете».
По поводу питания. Ну так принято в нашей роте – и деды питаются так же, а чтобы заслужить это, необходимо проявить жесткость и наглость, а для ясности швырнуть в повара тарелкой с пустой кашей, тогда вас и помнить будут. Но в столовой были и авторитетные повара, которые, если и работали, то только на рубке мяса или на фасовке масла. Их, конечно, надо знать в лицо, дабы не ругаться, а в лучшем случае подружиться, так как их помощь пригодится в будущем. Эту информацию мы впитывали вместе с перловой кашей и щами из кислой капусты, казавшимися нам уже вкусными и родными.
После двадцати минут приема пищи сержант в приказном тоне сказал: «Закончить прием пищи, встать на выход» – этот приказ мы выполнили моментально, без промедления, с пустым ртом и, разумеется, с пустыми карманами. Поначалу некоторые бойцы не могли справиться с постоянным голодом и набивали свои карманы оставшимся хлебом. Но сержант быстро обозначил этот серьезный залет путем скармливания залетчику двух буханок черного хлеба. А самое главное в этом уроке то, что пока он ел, сидя на стуле, мы все отжимались, а он на нас смотрел и видел наши мучения. Этот урок мне показался жестоким, но зато желание покушать вне столовой отрезало напрочь. В моей душе был какой-то восторг и росло чувство собственного достоинства. Мне казалось, что я взрослел на глазах, и эта сила и энергия, скапливаясь в моем теле, вот-вот могли взорваться.