Исповедь Стража
Шрифт:
— Я могу только предположить. Это особая манера письма, старинная. Понимаете, было принято в каждом случае писать особым почерком. Это начертание использовалось для написания стихов, писем другу, философских бесед и притч. Свитки были в ходу в Аст Ахэ с самого начала, но запись сделана незадолго до последней Войны Скорби. Ее еще называют Войной Гнева. Наверное, писал кто-то из Видящих. К тому времени как раз очень хорошо научились развивать Дар. Но до конца так и не довели. Не успели. А потом все было утрачено. Человек, который это писал, явно чувствовал приближение беды. Скорее всего он либо выжил, либо сумел передать список ученику. — Он перевернул несколько страниц. — Вот тут уже на более грубом листе, сделанном наспех, не из эссэйо, из того, что сумели найти на замену… Но почерк тот же, да и манера письма та же самая, хотя содержание другое…. Стало быть, Аст Ахэ, незадолго до… Войны Гнева, кто-то из Видящих. Наречие — Черная Речь, вы так это называете.
— Ну, Черная Речь — это «эш назг», гхаш и прочее. Да и письменности у них нет… — Я осекся, услышав смех. Да, он тихо смеялся.
— Забавный вы человек. Чем больше «з» и «ш», тем чернее, так, что ли? А наш адунаик? То, что вы сказали, чушь полная. Не так там надпись читалась. Ну потом, когда освоите, сами поймете. А называется это наречие ах'энн. А письмо — тай-ан.
— И кто же его выдумал? — Я с трудом удержался от небольшой лекции по языкознанию в духе почтенного господина Арагласа, моего незабвенного наставника, знатока всех языков и наречий, которые только были и есть от Кханда до Энэдвайта и от Форохэля до Дальнего Харада, со времен от Гондолина и Нарготронда до Воссоединенного Королевства.
— Языки не выдумывают. Они рождаются.
— Хорошо. Но с чего-то должно было начаться. Есть сведения, правда отрывочные, что существует и язык Валар. Хотя я сомневаюсь. Их язык — мысли и образы.
— Откуда вы знаете? Вы говорили с Валар?
— Ну, из эльфийских…
— Вот! Из эльфийских. Тысячи лет назад услышанных преданий о том, что они лишь частично поняли и по-своему истолковали. И вся ваша вера — то, что недопоняли эльфы и рассказали людям, а те, в свою очередь, недопоняли и перетолковали. И это — истина?
— Значит, у вас истина, надо полагать?
Он улыбался, с каким-то лукавством глядя на меня.
— Так-так. Стало быть, вы сами разговаривали с одним из Валар и он вам лично рассказал о Творении?
— Не я, конечно же. Да и единственный Вала, который был с людьми, давно… изгнан. — Голос его неуловимо изменился. — Но это писали те, кто слышал его слова.
— Вот-вот. Слышали его слова. Так какая же разница? Эльфы тоже слышали слова Валар.
— Сударь мой, для меня эльфийские пересказы мало что значат. Эльфы и люди — разные, одно и то же они понимают по-разному. То, что изложил мне человек, пусть и тысячи лет назад, мне куда понятнее, ибо я сам человек. Эльфам не понять многого из того, что способен понять человек.
— А вы уверены, что тот человек, который это писал, сам верно понял?
— Извините, если вы верите тому, что слыхал некий человек от некоего эльфа, который что-то слышал от другого эльфа, а тот от Валы, то почему мне не верить тому, что человек слышал от Валы напрямую?
— Да; но от какого Валы?
— От Мелькора.
— От Восставшего в Мощи, Черного Врага? И вы — верите?
— От Возлюбившего Мир, сударь мой. Меня поражает, как вы смотрите — и не видите, слушаете — и не слышите. «Мель-Кор», Возлюбивший Мир.
— Или «Мульк-Хэр», Черный Угнетатель? Вот уж точно нашли источник истины! Кстати, есть еще один Вала, не менее могучий, который тоже беседовал с Эрухини. Ульмо, Владыка Вод.
— Как же, как же! Насколько мне помнится, он не столько говорил с Туором, сколько заставил его стать своими устами. Знаете ли, когда волю человека вот так подчиняют, то тут поневоле начнешь подумывать — а вдруг не Мелькор создавал тех неодушевленных тварей, в которых вселял свою волю, а именно светлые Валар? Припомните еще, как Мелиан Майя обошлась с Хурином, заставив его чуть ли не прощения просить у тех, кто не уберег его сына! Вот уж действительно нашли источник истинного знания!
Я раскрыл было рот — но так и не нашел ответа. Я понял вдруг, что, если начну сейчас пересказывать «Повесть о Туоре и Падении Гондолина», он не станет слушать.
Мы оба замолчали, не слишком дружелюбно глядя друг на друга. Созвучие действительно можно истолковать двояко. Как и те примеры, что он привел. Было бы желание. Кто же сидит передо мной? Блаженный? Полный дурак? Враг? Я начинал злиться. Я поймал себя на том, что мне просто необходимо заставить его понять свою ошибку. Он же верит ! Искренне верит! Но для этого мне нужна хоть какая-то зацепка, хоть какая-то точка совпадения… Но сейчас ничего в голову не приходило. Молчание затягивалось.
— Ну хорошо, — промолвил я, — но чем ему имя-то «Алкар» не понравилось?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Это — Его решение. Разве Он не вправе? Вы же не станете отрицать, что Он свободное существо?
— Не стану. И что зло он по доброй воле выбрал — тоже не стану.
— А откуда злу взяться, если, по-вашему, Илуватар от начала благ? Ведь сказано — «нет ничего, что не имело бы своего начала во мне». Значит, и зло Мелькора, если он — Зло, тоже от Илуватара идет. Или, может, его Зло — на самом деле не такое уж и зло? А? Не так ли? Ведь «не может быть помыслов, кроме тех, что идут от меня»? — Он с усмешкой смотрел на меня.
— Упрощаете, сударь мой, упрощаете. Сказано было так: «Ибо я — Илуватар, и то, что вы пели, ныне я явлю вам, дабы узрели вы то, что сотворили вы. И ты, Мелькор, узришь, что нет ничего, что не имело бы своего начала во мне, и что не изменить никому Песни вопреки мне. Ибо тот, кто попытается это сделать, лишь откроет, что он суть орудие мое в создании вещей еще более прекрасных, чем он способен представить». Если вы не понимаете, то я вам разъясню. Эру говорит — «я Илуватар», то есть отец всего сущего, так что начало всего действительно в нем. И он вовсе не говорит, что они не смогут преступить пределов его замысла, он ведь прав! Ибо его замысел — это дать Айнур возможность творить. И ведь Илуватар не уничтожил ни одного из творений Айнур — даже творений Мелькора.
Он снисходительно улыбался.
— Все это прекрасно, сударь мой, если бы это было так. Замысел — это то, что Илуватар показывает Айнур в Видении. Это Предопределение, и преступать его никто не смеет.
Я сидел, онемев от растерянности, возмущения и беспомощности. Я не смогу с ним спорить. Ведь любое деяние можно истолковать как угодно, все зависит от того, с какой точки зрения ты рассматриваешь деяние. Для того чтобы убедить Борондира, нужно поначалу выбить у него опору из-под ног, чтобы он смотрел САМ, а не так, как ему вбили в голову. И я не был уверен, что у меня получится…