Исповедь «вора в законе»
Шрифт:
Словом, все описал подробно. Назвал даже адрес вдовушки, у которой хотел остановиться, пока не устроюсь в общежитие, а она, как на грех, приказала долго жить…
На этом, собственно, правдивая часть показаний заканчивалась. Дальше шла чистой воды туфта.
— Когда с общежитием не вышло, — продолжал я, стараясь не сбиться с доверительного тона, — вспомнил, что когда-то в Быковском мы с подельником Витькой Щербатым снимали у одинокого мужика комнату. Вот и решил туда съездить, потолковать — может, пропишет. Адрес же, как на грех, забыл, — столько лет прошло. Хотя расположение хорошо запомнил. Уверен был, что найду. Сошел с автобуса. — Бог ты мой, да тот ли это поселок? Тогда он только начал строиться. А нынче — сплошные дачи, все в зелени. Не знаю даже, в какую
Следователь слушал меня, не перебивая, изредка что-то заносил в свои протокольные записи.
— У вас все?
— Больше, как будто, добавить нечего.
Он забарабанил пальцами по столу и вновь достал сигареты.
— Красиво повествуете, Валентин Петрович. И вроде бы все логично. Прямых улик против вас нет, и мог бы я вам поверить. Тем более, что милиция знала только время, когда за иконами должны были придти, но вовсе не ожидала увидеть здесь вас. (Сами понимаете, открываю карты.) Так вот, у калитки этого дома вы оказались ровно в тот час, который был назначен. Совпадение? Положим. Однако никто после там не объявился. А теперь ответьте мне на такой вопрос: откуда при вас оказался этот превосходный импортный дипломат с кодовым замком, причем совершенно пустой? Молчите?.. Ну что ж. Тогда еще вопрос: вы утверждаете, что приехали в поселок Быковский на автобусе. Но ведь это неправда. Приехали вы на такси. И при обыске у вас кое-что нашли. Откуда же взялись эти деньги, если, как вы говорите, остались без рубля в кармане? Теперь понимаете, почему у меня нет оснований верить вашей «легенде»? Между прочим, хозяин дачного домика, который должен был передать вам «товар», оказался преступником, находившимся в розыске. Иконы же были украдены из церкви. Улики есть, есть и его признательные показания. Во всяком случае, оснований достаточно, чтобы вы находились под арестом до выяснения обстоятельств дела. Поможете следствию — суд, безусловно, это учтет. Тем более, если иметь в виду вас, то преступление (или, точнее, пособничество) можно считать незавершенным. А ваша помощь, как я полагаю, может быть существенной. Милиция располагает данными, что к этой краже причастна не просто воровская группа. Во всяком случае, у нее есть выходы на иностранцев. К тому же вы — «законник». Что общего может быть у вас с этими пижонами?
«А в этом молодом человеке и вправду есть что-то симпатичное, — подумал я. — Мало кто из следователей был со мной таким откровенным… Однако зря он рассчитывает, что так дешево можно меня купить». Ему же я, честно сказать, не нашел, что ответить, пустив в ход заготовленную на подобный случай дежурную фразу:
— Гражданин следователь, не давите на психику. У меня ведь голова седая. Об иконах, о краже из церкви я ничего не знал. Это точно, без трепа.
На мои слова следователь отреагировал весьма своеобразно:
— Согласен, Валентин Петрович. Потрепало вас в этой жизни предостаточно. Только «давить» я пытаюсь не на вашу психику, а на сознание пожилого уже человека, который мне сам заявил о своем намерении окончательно «завязать». Так что подумайте хорошенько.
Он немного помолчал, затягиваясь сигаретой.
— И еще… Знаете, у меня к вам личная просьба. Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали о своей жизни. Обо всем, что помните. Не для протокола, конечно. Просто хочется поближе узнать таких людей, как вы. Чтобы лучше понять, что толкает вас на этот путь. Тем более, что сейчас многое пересматривается, в том числе и события сороковых — пятидесятых… Ну, пожалуй, на сегодня хватит. Оформим протокол, и пока вы свободны.
В КПЗ (к новому названию — «изолятор временного содержания» — никак не могу привыкнуть), лежа на нарах, я долго размышлял над словами следователя о том, куда ведет та цепочка, одним из звеньев которой я чуть было не оказался по милости Сизого. Неужто он и его компания — те самые мафиози, о которых сейчас столько говорят и пишут? А если так, покушением на преступление здесь не отделаешься. Могут запросто приписать 89-ю, часть четвертая. Как там, в Кодексе? «Кража, совершенная особо опасным рецидивистом, или в крупных размерах». От пяти до пятнадцати лет лишения свободы. Поскольку получается, что я — прямой соучастник… Да и кого, собственно, выгораживать, если воровские наши пути так разошлись, какие «законы» отстаивать?..
Думал долго, до боли в висках, хотя ни к чему определенному так и не пришел. Трудно, ох как трудно отступить от «идеи», которой следовал всю свою жизнь.
Вспомнил о просьбе следователя рассказать, как прошла она, эта жизнь. Если ему интересно, попробую. Вот только с чего начать?.. Может с памятного для меня случая на Рогожском рынке — так сказать, с первого «дела».
Зачин к исповеди. Мое первое дело
Не знаю, как нынче, а в начале сорок четвертого, когда Победа едва замаячила, Рогожский рынок по обилию всевозможной снеди был едва ли не самым богатым в Москве. В «обжорном» ряду торговки наперебой предлагали сочные котлеты и пирожки с капустой, лепешки с пылу, с жару и горячую картошку с соленым огурчиком. Бойко горланили молочницы: «Кому ряженку, творог свежий, маслице топленое?..» В мясном ряду бабки, приехавшие из Подмосковья, торговали говяжьими тушами и окороками. Барыги, сновавшие тут и там, предлагали (но уже шепотом) американские консервы — тушенку и колбасу в красивых овальных банках с ключиком.
Народу на рынке была уйма, и над толпой стоял сплошной нескончаемый гул. Глядишь на все это, и порой не верится, что идет война. Купить здесь можно было все, что душа пожелает. Если, конечно, у тебя есть деньги. А они, между прочим, в то время обесценились баснословно: килограмм мяса стоил не меньше тысячи рублей. Покупатели и продавцы, торгуясь, скидывали либо прибавляли не рубли, не десятки, а сразу сотни.
На Рогожском, как и на любом другом рынке, были, разумеется, не только продавцы и покупатели. Немало в базарной толпе отиралось и тех, кто терпеливо поджидал удобного случая что-либо слямзить у ротозея-торгаша или «проверить» чей-то карман. Воров и воришек разной масти. В их числе оказался тогда и я. В ту пору мне не было еще и двенадцати.
…Мой ровесник и закадычный друг Костя, промышлявший этим уже больше года, какое-то время меня натаскивал, ждал, когда поумнею малость. Но вот однажды решил, что пора брать меня на «дело».
От «хаты» тети Сони, где мы в ту пору квартировали, до рынка было рукой подать. Отправились мы с утра пораньше, когда народу там особенно много.
Толпа гудела. Обходя прилавки, лотки, лавируя между очередями, вышли к мясному ряду. Еще вчера Костя сказал мне, что приглядел здесь толстушку, которая торговала мясом уже второй день.
Подходим к прилавку. Женщина, дородная, краснощекая, в цветастом деревенском платке, продает говядину. Перед ней весы, рядом, на подносе, большие куски мяса. Возле нее — очередь. Замечаю прижатый «ножкой» весов мешочек с деньгами. Набит он плотно, почти до отказа, — видать, вся выручка здесь.
— Давай, — толкает меня под бок Костя. Сам он словно растворяется в очереди, что нас окружает, даже я перестаю его видеть.
Как мы и условились, обхожу прилавок с тыльной стороны, останавливаюсь возле торговки. «Ну, смелее, Валька!» — приказываю самому себе. Накануне мы с Костей много раз проигрывали эту сцену. «Все будет хорошо, — уверял он меня. — Только не скажи, как сейчас: Костя, ты уронил деньги»… И все же боязно.
Стараюсь, чтобы никто не заметил, достаю из кармана брюк сотенную бумажку и вытряхиваю ее на землю.
— Тетя, вы уронили деньги!..
— Ой, спасибо, сынок, спасибо… — Женщина наклоняется, чтобы поднять сотенную. В этот самый момент, по нашему замыслу, Костя должен выдернуть из-под весов мешок с деньгами. Но мне его ждать не надо. Сделав свое, я тут же даю деру. Уже пробежав метров тридцать, слышу тяжелый металлический звон — видно, упали весы. А вслед за тем — пронзительный бабий визг: