Исповедь «вора в законе»
Шрифт:
Рядом с поселком, где я жил, была зона особого режима. Зеков, одетых в полосатые робы, выводили на валку леса, где трудились и поселенцы, либо на строительство узкоколейки. Случайно узнал, что здесь, среди «особистов», находится и Хитрый Попик. Осудили его, между прочим, не за «карман», а за валюту — по 88-й статье УК. (Вот тебе, думаю, и неграмотный Володя: стал разбираться и в долларах, и в фунтах стерлингов, да плохо, видать «фарцу» усвоил.) Помогал я ему, чем мог: то чайку передашь, то что-нибудь из съестного. Обычно
Были в особой зоне и еще два-три вора, из москвичей, о них я на воле слышал. Одному из них по кличке «Нос» обещали скинуть срок с четвертака до пятнашки при условии, если он даст подписку, что отказывается от воровской «идеи». Но парень наотрез: вор я, и точка. Выходит, не так просто выбить из нас, воров, принципы, на которых воспитала «братва», — подумал я. — Не умерла «идея» и, видно, долго еще ей жить. Просто на какое-то время ушла в подполье, заставив своих приверженцев приспособиться к суровым условиям. Но, ей Богу, она еще о себе заявит. Так что «лягавые» рано победу празднуют. Так, собственно, оно потом и случилось. «Воры в законе» в конце концов вернули свое, да с лихвой. Поработали тут в основном «новые», такие, как Сизый, — этого не могу отрицать, хотя не приемлю их и считаю отступниками.
Куда же мне все-таки податься после освобождения? В Москву и Московскую область с моим «багажом» путь заказан, — это яснее ясного. А что если мотануть в Краснодарский край? Очень звал туда один кореш, Володя, с которым мы почти десять лет вместе «баланду» кушали. Освободился он год назад, но обо мне не забыл, добрые письма пишет. У его отца в станице просторный дом, сад с виноградником. Сам Володя работает в Сельхозтехнике. Успел жениться, недавно родилась у него дочка. Надумал: поеду к нему.
И вот уже я в поезде. Впервые еду нормально, как все люди. Выгляжу вполне солидно — кожаное пальто на меху, ондатровая шапка, модный чемодан с застежками. Успел прибарахлиться в Свердловске, где делал пересадку. С соседом по купе, молодым парнем, который едет с женой, мы потягиваем пивко из тонких стаканов, гутарим о том, о сем. За окнами вагона проплывают заснеженные леса, живописные сопки. Красиво все-таки Предуралье. Но только сейчас, оказавшись на воле, увидел я эту красоту, хотя в таких же, как эти, сопках прожил долгих тринадцать лет.
Среди природы, которая мне открылась как бы заново, а тем более среди людей, чувствую я себя дикарем. Самым обычным вещам радуюсь, будто мальчишка. В нашем купе, кроме молодоженов, едет молоденькая девушка, студентка. Она расположилась на нижней полке. К вечеру в вагоне стало прохладно, и я укрыл ее своей теплой шубой. Она улыбнулась в знак благодарности, и так мне стало приятно.
Хорошо все-таки жить на свете! Нет, больше воровать не буду. Лучше руку себе отрублю.
Приеду к Володьке, устроюсь на работу, а потом напишу Нине, чтоб приезжала. И будет у меня, наконец, семья. Ее сыночка усыновлю.
Да, я забыл сказать, что с Ниной мы переписывались долго, почти шесть лет. И в каждом письме были слова: возвращайся скорее, остаюсь твоей, жду. И вдруг получаю письмо, от которого долго не мог прийти в себя. Нина чуть ли не с радостью сообщает, что у нее родился сын. И это мне, человеку, который на нее молился. И хотя в том же письме она приписала, что замуж не вышла и по-прежнему ждет меня, перенести эту измену я был не в силах. Отвечать ей не стал. После этого она прислала еще три или четыре письма, но я твердо решил, что между нами все кончено. Поняв это, прекратила писать и она.
И вот теперь, оказавшись на воле, понял, что Нинулю надо было простить. Стоит ли строго винить за то, что захотела стать матерью, если природный инстинкт этого требовал. Сейчас ей уже под тридцать, и если б она дождалась меня, неизвестно, смогла ли родить.
И вот я уже в Краснодаре. Володька, которому успел отбить телеграмму, встречает на вокзале. Приезжаем к нему домой. Возле увитой плющом калитки ждет нас его отец дядя Костя. Он инвалид войны, ходит на протезе. А на кухне во всю хлопочет Володина жена Галина.
— Располагайся, Валентин, будь как дома, — обращается ко мне дядя Костя. — Мы для тебя комнату приготовили.
Садимся за стол. Чего тут только нет — виноград, красивые крупные яблоки, салат из помидоров и огурцов. Даже графин своего домашнего вина, какого век не пробовал. И все это сохранилось с прошлого урожая — на дворе-то был еще февраль.
Достаю бутылку коньяка, которую успел купить дорогой. Как же не хватало мне все эти годы домашнего уюта, «мирского» дружеского застолья, крова над головой. И какие вокруг меня хорошие, добрые люди.
— Край у нас благодатный, — улыбаясь, говорит Володин батя. — Воткни в землю былинку — яблоня вырастет, а от нее — сад. А рыбы в нашей речушке столько — и сазан, и таранка… Оставайся, Валентин. Пропишем, на работу устроим.
Да, места благодатные. Чего мне еще искать.
На другой день идем с корешем в милицию — оформлять прописку.
— Биография у вас не из важнецких, — познакомившись с моими документами, сказал начальник уголовного розыска. — Как сами-то мыслите, не потянет на старое?
— С прошлым решил порвать, товарищ начальник.
— Ну, коли решили… Да я и сам думаю, после такого срока на старое не потянет. — Он посмотрел мне прямо в глаза, от чего стало как-то не по себе. — Разрешение на прописку я дам. И с работой поможем. Только уж постарайтесь не подвести.
Первый в моей жизни рабочий день на воле. С этого дня я слесарь ремонтной бригады Сельхозтехники. Опасался, что не справлюсь — надо бы с ученика начать. Но такой должности здесь нет, ребята сказали, что подучат. Получилось, хотя не сразу.