Исповедь якудзы
Шрифт:
По счастливому стечению обстоятельств, меня как раз перевели в оружейные мастерские, там приводили в порядок и при надобности чинили поврежденное оружие и прочую солдатскую амуницию. От каждого взвода в оружейные мастерские командировали по несколько подходящих бойцов, и они обслуживали оружие своего взвода, таким образом, в мастерских набиралось человек по двадцать работников.
В армейскую экипировку входили ружья, оснащенные штыками. В условиях мирного времени лезвия штыков были затуплены, хотя рабочих из оружейных мастерских обучали пользоваться специальными точильными станками, чтобы у них был навык заточки штыков на случай угрозы военных действий.
Откомандированные в оружейные мастерские солдаты имели два существенных преимущества. Во-первых,
В те годы в Японии широко бытовала такая легенда — якобы стоит попасть в Маньчжурию, как станет возможно достичь всего и сразу. Многие верили, что за морем для любого откроются пути к богатству, власти и почету. Помнится, в моду вошла веселая песенка:
Я поплыву за море Искать счастливой доли. Там за морем, в Китае Богатство ждет отчаянных. Кто смелый — тот со мною, Получим славу вскоре.И Маньчжурия быстро превратилась в нечто, напоминающее отстойник для человеческих отбросов. Страну раздирали на части воинственные мелкопоместные князьки, бандиты, мошенники, преступники рангом помельче и просто темные личности, которые что хотели, то и вытворяли. Это неудивительно, ведь в тогдашней Маньчжурии даже нормального правительства не было, так что каждый пробивался к вершинам власти как умел. Многие японцы, отчаявшись наладить нормальную жизнь дома, лелеяли надежду разбогатеть — и перебрались на материк. Конечно, значительная часть этих “ловцов удачи” рано или поздно превращалась в обыкновенных бандитов и достигала известности в этом качестве. Например, рассказывали про некую воинственную даму “Окику из Маньчжурии”, под командованием которой, по некоторым подсчетам, находилось больше пяти тысяч вооруженных головорезов…
Когда меня призвали в армию, легенды о всемогущих маньчжурских бандитах были на пике популярности, так что я всерьез намеревался стать одним из таких лихих ловцов удачи, если нам посчастливится прорваться в Китай. Изначально мы обдумывали план побега втроем — я, Канадзава и Немото, но потом решили привлечь еще двоих сослуживцев и вместе стали прикидывать, как сподручнее похитить несколько пистолетов.
Что греха таить, идея стать вольным разбойником приходилась мне по сердцу все больше и больше, потому что перед нашими глазами постоянно маячил вдохновляющий пример. Помните, я упоминал квартал красных фонарей в городке по соседству с нашей военной базой? Так вот — примерно раз в полгода, а то и чаще, туда наведывался предводитель самой могущественной во всей провинции Килин бандитской шайки. Разбойничьего атамана звали Вонг Кангх — он был крупным, смуглым мужчиной. Его длинные усы свисали ниже подбородка, на голову была нахлобучена шапка из медвежьего меха, из-под нее ниспадали густые волосы, собранные сзади в длинный пучок, они доставали до самой луки седла, а под седлом у него был прекрасный гнедой конь. Главаря разбойников неизменно сопровождало не меньше дюжины сподвижников, и казалось, даже ветру не под силу догнать этих смельчаков! Они развлекались в городке пару дней, спускали в веселом квартале несколько сотен иен, а потом снова переправлялись через реку Туман и исчезали на китайской стороне.
Я видел главаря разбойников несколько раз и запомнил именно таким — гнедой конь несется, громко цокая копытами по каменистой тропе, а он стоит в стременах — длинные волосы развеваются, за ним мчатся его верные сподвижники, их плащи небрежно наброшены и плещутся на ветру. Нам — рядовым строевой службы, до последней клетки тела пропитавшимся пылью и потом во время строевых упражнений на плацу, всадники казались благородными разбойниками, прибывшими из иного, чарующего мира! Поверьте — тогда я отдал бы все что угодно, лишь бы оказаться одним из них и день за днем мчаться галопом по зеленым склонам холмов…
Только много позже я узнал, что атаман Вонг Кангх имел мало общего с тем сказочным благородным разбойником, которого мы себе воображали. На деле он был тесно связан с японскими секретными службами и приезжал в Хорьонг исключительно за тем, чтобы продать японской военной разведке сведения о ситуации в провинции Килин. Между атаманом и офицерами из специального разведывательного отдела существовала негласная договоренность — они встречались в условленном заранее месте, там офицер секретной службы выслушивал отчет бандитского главаря и оплачивал собранную информацию. Именно поэтому власть позволяла Вонг Кангху развлекаться в борделях рядом со штаб-квартирой пограничной воинской части, беспрепятственно проезжать сквозь армейские сторожевые посты и караулы. Но в те счастливые времена мы даже не подозревали о подлых проделках нашего кумира, а просто ждали подходящего момента, чтобы сбежать из части и примкнуть к его отряду.
На счастье или на беду, подходящий момент так никогда и не наступил. Чем ближе подходило время приводить наш план в исполнение, тем сильнее мы мандражировали. В итоге Канадзава окончательно скурвился и побежал каяться сержанту. Всех причастных сразу же арестовали и подвергли допросу. Если верить словам сержанта, все участники неудавшегося побега сразу же сознались и искренне раскаялись в преступных намерениях. Все, кроме меня. Я продолжал утверждать, что ничего не знаю о подобных планах. Армейское начальство, единственно по той причине, что я продолжал запираться, решило счесть меня главным организатором побега.
Обычно солдат, заподозренных в серьезных воинских преступлениях, отправляли в военную тюрьму Кокура на юге Японии. Я рассчитывал, что со мной поступят аналогичным образом, но вместо этого меня подвергли обычному дисциплинарному аресту и посадили на гауптвахту.
Под гауптвахту было отведено унылое цементное здание в северном углу казарм, сразу за караульным помещением. Двери закрывала толстая деревянная решетка, в старину такие решетки использовали во всех японских тюрьмах — а внутри гауптвахты происходило такое, что тюрьма Сугамо устыдилась бы собственной мягкости! Все пространство гауптвахты было поделено на крохотные камеры, даже один человек втискивался в такую ячейку с трудом. В камере невозможно было ни встать, ни сесть, так что заключенному приходилось весь день проводить лежа. Камера была меньше метра в ширину, места едва хватало, чтобы впихнуть плечи! Если прикинуть навскидку остальные размеры, то в высоту камера составляла примерно полметра, а в длину — около двух метров, а обстановка в ней исчерпывалась деревянным полом и ветхим одеялом. Так что в этом “деревянном гробу” даже перевернуться было практически невозможно.
Другие заключенные находились в таких же адских дуплах, но дежурные офицеры не спускали с нас глаз и сурово наказывали за разговоры, так что кругом было тихо, как в могиле. Единственным развлечением среди тюремной рутины был поход в уборную. Туалет находился за пределами гауптвахты, и охрана два раза в сутки выводила заключенных опорожниться. Но человек не может справлять малую нужду всего дважды в день! Потому, когда заключенных прижимало пописать, приходилось звать охранника:
— Что стряслось? — спрашивал охранник.