Исповедь якудзы
Шрифт:
В тюрьме Сугамо заключенных набивали по двенадцать человек в одну камеру, а здесь, в тюрьме Маэбаси, в камере находилось всего по шесть узников. Так что у каждого был собственный топчан, застеленный татами, и даже старое стеганое одеяло. Правда, топчаны были размером вполовину меньше обычного. Я высокого роста, так что ноги у меня всегда свешивались на пол. Одеяло было чуть побольше, в него хоть можно было худо-бедно завернуться. Но все это имущество использовалось уже много лет, одеяла износились настолько, что никакой начинки из ваты внутри не осталось. Хотя вру, не совсем так. Правильнее сказать, они утратили присущую нормальным одеялам плотность
Администрация определила меня на исправительные работы — клеить пакеты из бумаги. Вместе со мной этим делом занимались еще несколько десятков человек, пятнадцать из них были якудза. Бытует такая грубоватая поговорка — мол, якудза в тюрьме как черпак золотаря без ручки — дерьма кругом полно, а выгрести нечем, то есть толку от него никакого. В этой простонародной поговорке есть большая доля истины.
В повседневной жизни настоящие якудза никогда не занимаются работой в обыденном смысле этого слова, у них нет абсолютно никаких навыков — поэтому и в тюрьме для них трудно найти подходящее занятие. Не принуждать же якудза, в самом деле, проводить кон игры на тюремном дворе — как полагаете? Но болтаться без дела в тюрьме им тоже никто не мог позволить, вот тюремщикам и приходилось обучать якудза какой-нибудь несложной работе. Клеить бумажные пакеты — самое подходящее дело, достаточно освоить всего несколько простых операций.
Одновременно со мной в тюрьме Маэбаси отбывали срок многие почтенные люди. Был здесь и босс из Кирю по имени Кандзиро, большинству он известен по прозвищу Кан-тян. У нас с ним быстро установились хорошие отношения, и мы дружили еще много лет, уже после освобождения. А с другим боссом, Мураокой Кендзи, я вообще сдружился так крепко, что мы даже решили побрататься.
У клана Мураока имелись тесные связи с организацией Кодама, которая вошла в историю благодаря тому, что оказалась замешанной в скандал с участием больших политиков. Правда, это произошло позже, через несколько лет, а сам Мураока освободился после меня. Еще было два парня — Цунэгоро и Намидзи, они были новички в якудза и служили мне в качестве своеобразных адъютантов.
Я так и не узнал, за что угодил в тюрьму босс Мураока, а вот Кан-тяна упрятали за решетку из-за полицейской подставы.
— Хитрые твари, эти полицейские, послушай, какую дьявольскую штуку они провернули, — рассказывал он, пока мы сидели рядышком и клеили пакеты. — Эти вонючие уроды вломились ко мне в дом и велели сдать им два ствола! А теперь хочу спросить тебя — ты когда-нибудь держал пистолет в своем собственном доме? Правильно, нет! Ты его даже близко рядом с собой не держал! Говорят, когда у тебя возникла нужда в оружии, ты сбегал на кухню за разделочным ножом, и знаешь, ты поступил очень разумно!
— Что же в этом такого разумного?
— Прекращай скромничать, тебе нет нужды прибедняться… Так вот, паршивые фараоны стали требовать у меня огнестрельное оружие, а я упал перед ними на колени и стал клясться и божиться, что у меня нет ни единого ствола! Но их мало трогали мои клятвы, они мне говорят: “Хорошо, пойди купи пару пистолетов, а потом сдашь нам их добровольно!” Ты такое когда-нибудь слышал? Так вот, стали они мне по-всякому угрожать, дескать, если не сдам оружие, начнут проводить облавы в моих игорных заведениях. — Кан-тян хмыкнул. — Думали, я штаны обмочу с перепугу. Только я не такой боязливый, отвечаю им: “Хотите, проводите облаву — ваше дело!” И что ты думаешь, эти ублюдки устроили образцовый полицейский рейд по моим игорным заведениям. Причем устроили среди ночи, в самый разгар игры. Застукали, что называется, на горячем! Вот так я и угодил в тюрягу… Ни за что…
Надо заметить, тут Кан-тян попал в точку. Полицейские наверняка просто хотели повысить показатели раскрываемости уголовных преступлений в своем районе — и это единственная причина, по которой они сгребли его и засадили под замок. Только и всего.
Через несколько лет после освобождения я убедился, что полицейские поступают так довольно часто. Со мной пытались проделать ту же самую штуку, хотели навлечь неприятности на мою группировку в Угуйсудани. Полицейские заявились и потребовали сдать им огнестрельное оружие и говорили мне буквально то же самое, что Кан-тяну, чуть ли не слово в слово! Полицейские чины приехали ко мне из главного городского управления полиции, спустились ради этого из своих высоких кабинетов. Для начала они стали рассказывать мне историю про то, как где-то у некоего якудзы изъяли несколько единиц огнестрела, и теперь они планируют повсеместно проводить облавы и изъятия, а меня-де по-хорошему предупреждают и просят сдать все, что есть. Но никто из моего окружения не держал огнестрельного оружия — у нас ни единого ствола и близко не было.
Что ж я мог с этим поделать?
Тут они говорят мне: мол, если нету — возьми где хочешь, хоть покупай! Обычно я не иду на поводу у полицейских ищеек, но если бы я стал настаивать на своем, то рисковал снова угодить в тюрьму, как Кан-тян. Так что я счел за лучшее связаться с одним своим побратимом и попросить его раздобыть мне пару пистолетов. Он запросил по триста пятьдесят иен за штуку, знаете, в те времена за такую сумму можно было купить неплохой домик, но я никогда не задумывался о подобных мелочах…
Я получил пистолеты и немедленно отнес их в полицию.
— Чисто сработано! — одобрили полицейские, и это было последнее, что я услыхал по поводу пресловутого “огнестрела”. Ни благодарственной грамоты от полицейского управления, ни ордера на арест и наказания за этим не последовало.
Словом, так или иначе, а мы с Кан-тяном крепко сдружились, были, как говорится, “не разлей вода” и во время работы в мастерских постоянно шушукались. Видимо, мы зашли слишком далеко, наша постоянная болтовня вывела из себя охранников, и мы угодили в серьезную передрягу.
За день до этого происшествия выпало много снега, а у тамошнего климата есть интересная особенность — день сразу после снегопада всегда гораздо холоднее обычных дней. По ночам в камерах было особенно промозгло, так что заключенные постоянно простужались. Едва успеешь задремать, как кто-нибудь начинает громко кашлять, и так всю ночь — только один перестает кашлять, так другой начинает. В ту памятную ночь мне удалось задремать лишь перед самым рассветом, но я мгновенно проснулся от внезапного окрика охранника.
— Что вам от меня надо посреди ночи? — огрызнулся я.
— Выходи! — заорал охранник, а едва я оказался на площадке перед камерой, как у меня на руках защелкнулись наручники.
— За что? — во все горло возмущался я. — Я ничего не сделал!
Но вместо ответа второй охранник ударил меня по лицу. Выяснилось, что все мое преступление состоит в бесконтрольном общении с другим заключенным — проще говоря, я болтал с Кан-тяном за спиной у охранников.
Меня грубо схватили под локти и потащили по коридорам в пустую комнату с цементными стенами. По пути к нам присоединился Кан-тян, его затолкали в ту же камеру.