Исповедь Зеленого Пламени
Шрифт:
— Золотоволосая…
Дальнейшее описывать незачем. Это неистребимо банально.
— …И какой это по счету?
— Шестой, кажется, — я роняю голову в колени. — Все то же самое: длинные патлы и плащ по ветру. Молодой-обаятельный.
— Хоть кто он такой? — Лайгалдэ неподвижно сидит с другой стороны костра, лица не видать за танцем пламени, но голос ровно спокоен.
— Да так… Некий рыцарь из некой Сути. Вроде бы даже не моталец, встретились — разошлись… Надеюсь, преследовать, как Хальвдан, не будет.
В отчаянии я ударяю ногой
— Лайгалдэ, когда же это кончится? Почему я всем им верю? Неужели я так и останусь глупой девчонкой, которая влюбляется в кого попало? Ауре был в восемнадцать, но с тех пор три года прошло!
— Ты — Огонь, — медленно отвечает Лайгалдэ. — Ты — все, что есть огненного в мироздании, ты танцуешь в кругу и не способна разглядеть тех, кто смотрит на тебя из темноты. Ты — та любовь, что вспыхивает, как пожар, зажженный молнией. Если ты когда-нибудь поумнеешь, люди перестанут слагать сказки про Тристана и Изольду.
Мерно, нараспев текут слова, ложась вокруг меня магической чертой, и мне уже не надо вслушиваться в голос, произносящий их, — они живут отдельной жизнью…
— Вечно, бесконечно, пока стоит мир, пока ты прекрасна, пока вообще существует на земле красота… И разве хоть один из них был недостойным, разве ничего не дал тебе взамен? Ты видишь, ты знаешь, ты смотришь не глазами, заглядывая поверх голов… Каждый мечтает протянуть тебе руку, ступить в круг рядом с тобой, ибо ты одна способна увидеть человека лучше, чем он видит сам себя в зеркальном водовороте Круга Света. Может быть, даже не ты их влечешь, но собственное отражение в твоих глазах — нигде и никогда более не увидеть им себя столь совершенными. Пока не погаснет огонь, пока не смолкнет музыка…
Языки пламени танцующими клинками обступили меня, кольцом, ало-золотой стеной, и странные лица видятся мне в пламени, которое тянется ко мне то вьющейся прядью волос, то тонкой прекрасной рукой целителя или менестреля, то разлетевшимся краем одежды…
И я вскакиваю на ноги.
— А что потом, Лайгалдэ? Когда смолкнет музыка, когда я уже не буду молода и красива? Что тогда? Объяснять сыну или дочери, что отцы есть не у всех? Неужели так никогда и не будет ничего постоянного? Ответь, Лайгалдэ! Лайгалдэ!
Тишина. Чуткая тишина ночного леса. Только треск сучьев в костре. С другой его стороны никого нет. Я одна… И неизвестно откуда доносится нежный шепот:
— Iellajthingi'e… Золотоволосая…
Костров было два. На одном сгорела Ирэн-Марта, бывшая монахиня, пожелавшая стать служительницей святой Бланки и избравшая себе супруга по закону Дочери Божией. На другом — избранный ею супруг, оруженосец графа Ланневэльского…
Город кипит. А у меня язык не поворачивается призывать горожан не браться за оружие — даже во имя святой Бланки. Хотя Ирму диа Алиманд, наверное, послушали бы…
Дорого обошлась мне недельная отлучка. Пока я скиталась по Романду в поисках сведений о своем предстоящем Поборнике, Монлозану заняли отряды Харвика диа Коссэ. Впереди у них Тойе, а Верховный Экзорцист…
—… И так будет с любым еретиком, посмевшим открыто и дерзновенно нарушить заповеди Святой Нашей Матери Церкви!
Вот только Тойе не Монлозана, он не откроет ворот Харвику. После того, как там поработал Флетчер, это ясно как день. «I see blood and destruction…» О Скиталица, надоумь — в моей ли власти что-то изменить?
— Я еще не все рассказал тебе, эна Ирма…
Гирау Кретель, младший сын Роз, прижимается к моему плечу, глаза его полны слезами.
— Говори, Гирау. Господь и святая Бланка укрепят мое сердце. Так что случилось с эном Герхардом?
— Кто-то его выдал. Ночью в дом вломились арбалетчики Зверя Господня и взяли его по обвинению в чернокнижии. Он говорил с самим Ле Жеанно… не знаю, что было, но кажется… — он наклоняется к самому моему уху и одними губами шепчет: — Они мерялись силой, и эн Герхард — проиграл…
Холодок откровенного ужаса пробегает по моей спине. Что же там такое было, если проиграл — Джейднор Аран, маг-Нездешний, Владыка Жизни, не первую сотню лет носящий свой аметист?! И чем это ему грозит?
— На другой день Зверь объявил об очередном посрамлении дьявола, но почему-то не стал жечь эна Герхарда, а повез его в свою резиденцию…
— Сколько часов назад они отбыли, Гирау?
— Вчера, в это же время… С ним, кроме арбалетчиков, отряд под командованием Северина, младшего Коссэ…
Это хорошо. Это очень хорошо — тяжело вооруженным всадникам ни к чему спешить. Есть шанс…
— Эна Ирма! — отчаянный вскрик Гирау.
— Так надо, — я торопливо отвязываю чью-то красавицу лошадь, темно-золотую, с длинной черной гривой. — Вспомни, Гирау, — тот осел, на котором Господь наш въехал в Вечный Город, тоже ему не принадлежал…
— Я не о том, эна Ирма! Эта лошадь совершенно дикая, Коссэ потому и подарил ее диа Монвэлю, что не сумел объездить!
Я это знаю и без него… Некогда объяснять — каждая минута дорога теперь, когда хозяином города стал Харвик. Да и не поймет этот мальчишка, почему для меня, до этого садившейся на лошадь раза четыре, годится сейчас только такой, абсолютно необузданный конь…
Одним прыжком — откуда что взялось! — я взлетаю на спину черногривой и резко кричу ей в самое ухо, делая ее бешенство продолжением своего порыва, сливаясь с ней воедино:
— Хаййя!
Она приняла меня, стала мной — и рванулась, словно подхваченная ураганом.
Из ворот Монлозаны я вылетаю как раз в тот момент, когда Харвик отдает приказ:
— Закрыть ворота, и чтобы ни один сукин сын… Сто-о-ой!!! Держите ее, ублюдки! Стреляйте!
Волосы по ветру, пять или сто стрел свистнули мимо — не попала ни одна, это невозможно. Только бы удержать лошадь в себе! Если не удержу — или сбросит, или загоню…