Исповедь. Пленница своего отца
Шрифт:
Мы стали шарить по всем углам, разыскивая припрятанные Стариком «сокровища», и затем с ликованием выносили или выметали метлой эти предметы из дому. Нас всех охватила эйфория, и эта радость по поводу растранжиривания «наследия» Старика была своего рода местью ему.
Старушка пыталась вмешиваться, но ее уже никто не слушал.
Мы устроили самый настоящий грабеж.
То, что не смогла продать, я попросту выкинула на помойку. То, что не смогла до нее дотащить, я сожгла. То, что нельзя было сжечь, я разломала на куски.
Я не знала
За несколько недель я поглотила столько еды, сколько недодавал мне Старик в течение пары десятилетий, и все никак не могла насытиться.
Я ела до тех пор, пока у меня не начиналась рвота, но как только она проходила, я снова принималась за еду.
У мальчишек каждый день превратился в канун Рождества. Они дарили друг другу подарки, которые Старик в свое время безжалостно у них отнимал. Их внимание привлекли красивая одежда, компьютеры, видеоигры, и они стали покупать себе то, о чем мечтали годами. Они наверстали это многолетнее отставание за несколько месяцев.
У нас дома стали накапливаться целые кучи различных предметов. Мы все впали в какое-то потребительское безумие. Беспредельная анархия сменила тиранию, более двадцати лет давившую на эти стены и на живших тут людей.
Ничем не ограниченная свобода возымела на меня разрушительный эффект. Марианна, к советам которой я раньше всегда прислушивалась, уже не могла меня контролировать. Да я и сама не могла это делать. Мне хотелось насладиться жизнью, которая была для меня незнакомой и которую я не умела правильно организовать. Поскольку я этой жизни еще и боялась, то бросилась в нее как в омут с головой.
Я не интересовалась уже ни своими детьми, ни домашним хозяйством. Я покупала себе сумочки, обувь, одежду, не задумываясь о том, подходят ли мне эти вещи: за предыдущие годы жизни у меня не было возможности выработать у себя хороший вкус.
Иногда я, правда, замыкалась в себе, придя в ужас от осознания беспредельности своей свободы, и боялась выйти на улицу.
Во время одного из таких периодов добровольного затворничества Марианна, с тревогой наблюдая за моим состоянием, предложила мне пойти прогуляться. К тому моменту я, по-моему, уже целый месяц не выходила из дому.
— Сегодня мой день рождения, и я хочу развлечься. Пойдем в пивной бар!
— Нет, я не пойду. Иди одна…
— Нет, ты пойдешь со мной. Сегодня мой день рождения, ты не можешь мне отказать!
Подчинившись
После смерти Старика я с удивлением открыла для себя эти магические заведения, в которых пьянела от алкоголя, музыки и присутствия других людей. Мне нравилось ходить в пивные бары: я не задумываясь платила не только за себя, но и угощала выпивкой окружающих, легко тратя деньги, которые буквально жгли мне руки.
Именно в тот вечер я его и встретила.
Я немножко потанцевала, немножко выпила. А вскоре заметила его. Он и его приятель болтали с группкой девиц. Мужчина он был на вид крепкий. Это было первое, что я о нем подумала. «Крепкий парень…» Я еще не видела его лица, но уже влюбилась в его плечи.
Он танцевал с Марианной и еще одной девушкой, с которой, по-видимому, был хорошо знаком.
Это заставило меня нервничать.
Я стала его ревновать, хотя еще ни разу даже не разговаривала с ним.
Он потанцевал со мной, затем опять с Марианной. Она, знавшая меня лучше, чем кто-либо другой, почувствовала, что он мне нравится. Тут же перестав танцевать, она сказала:
— Я больше не могу… Потанцуй с моей подружкой!
Весь оставшийся вечер мы с ним провели вместе.
Я не хотела его отпускать, и он остался со мной.
Естественно, завязался разговор. Он спросил, замужем ли я и есть ли у меня дети.
— У меня двое детей, но я не замужем.
Мы снова танцевали, и я при этом думала только об одном — о своих ожогах. Он провел ладонью по моей спине и почувствовал что-то неровное. Это были следы от ударов ремнем, которые так полностью и не зажили.
— Что с тобой произошло? У тебя там какие-то странные неровности.
— Ничего страшного. Я просто обожглась.
— Обожглась? Это был несчастный случай?
— Да. Я входила в состав добровольной пожарной дружины и, когда однажды пыталась спасти кого-то на пожаре, сама угодила в огонь. Меня потом едва спасли. Я получила ожоги третьей степени.
— А разве в добровольные пожарные дружины берут женщин?
— Конечно. Но теперь я уже не могу быть пожарником …
Я видела по телевизору фильм, в котором происходили примерно такие же события, а потому ничего выдумывать мне не пришлось. Этот мужчина вел себя со мной очень обходительно, и я не хотела, чтобы он потерял ко мне интерес слишком быстро.
Он сказал, что его зовут Сильвен. Я подумала, что это красивое имя и что оно ему очень подходит. Но ему этого говорить не стала: я разыгрывала из себя самоуверенную и лукавую женщину, которой на все это наплевать.
Когда вечер стал подходить к концу, я рассказала о своих с ним разговорах Марианне.
— Ты сглупила, не нужно было врать, что у тебя двое детей, хотя их у тебя семеро… Когда он узнает, что ты лгала, он тут же прекратит с тобой отношения.
— Да, но если бы я сказала, что у меня семеро детей, он сразу потерял бы ко мне интерес.