Исповедник
Шрифт:
– Умберто не знал ничего.
– Ты обманул Умберто Конти? Стыдись! Он верил в Марио Дельвеккио. – Тьеполо помолчал, умеряя гнев, потом продолжил уже спокойнее: – Он верил, что когда-нибудь Марио Дельвеккио станет одним из величайших реставраторов.
– Я всегда хотел сказать ему правду, но не мог. У меня есть враги, Франческо. Те, кто уничтожил мою семью. Те, кто хочет убить меня из-за случившегося тридцать лет назад. Если ты думаешь, что лишь у итальянцев долгая память, попробуй пожить на Ближнем Востоке. Это ведь мы, а не сицилийцы изобрели вендетту.
– Каин убил Авеля и был сослан в земли к востоку от Эдема. А тебя, получается, сослали сюда, в нашу болотистую лагуну, чтобы исцелять картины.
Это прозвучало уже как предложение мира, и Габриель ответил примирительной улыбкой.
– Понимаешь ли ты, что я только что совершил грех, считающийся смертным среди людей моей профессии? Я раскрылся перед тобой, потому что жизнь твоего друга в серьезной опасности.
– Считаешь, что они действительно намерены убить его?
– Они уже убили многих. Например, моего друга.
Тьеполо оглядел пустынную площадь.
– Я знал Иоанна Павла Первого – Альбино Лючиани. Он собирался очистить Ватикан. Продать церковные богатства, раздать деньги бедным. Революционизировать церковь. Его правление продолжалось тридцать три дня. Сердечный приступ, как объявили в Ватикане. – Тьеполо покачал головой. – У него никогда не было никаких проблем с сердцем. У него было сердце льва. И мужество льва. Перемены, которые он намеревался осуществить, вызвали недовольство очень многих внутри церкви. Поэтому…
Он опустил руку в карман, достал сотовый телефон и быстро, по памяти, набрал номер. Ждать пришлось довольно долго. Когда на другом конце сняли наконец трубку, Тьеполо назвал себя и попросил некоего отца Луиджи Донати. Потом он прикрыл трубку и прошептал, обращаясь к Габриелю:
– Это личный секретарь папы. Находится при нем уже много лет, еще со времен Венеции. Верный и преданный человек.
Очевидно, человек по фамилии Донати оказался на месте, потому что следующие пять минут прошли в оживленном обмене репликами. Судя по тому, с какой легкостью Франческо жонглировал такими словами, как «Рим» и «курия», он легко разбирался в хитросплетениях ватиканской политики, а ловкость и грация, с которыми он перешел к основному вопросу, удивили и восхитили Габриеля. Похоже, годы интриг в артистической среде Венеции стали для Тьеполо отличной школой.
Закончив разговор, он убрал телефон в карман.
– Ну? – спросил Габриель.
– Отец Донати уже идет к папе.
Положив трубку, отец Донати некоторое время задумчиво смотрел на телефон, решая, что делать дальше. Слова Тьеполо все еще звучали у него в ушах.
Мне необходимо увидеть святого отца. Сделать это нужно обязательно до пятницы.
Никогда прежде Тьеполо так не разговаривал. Его отношения со святым отцом не выходили за рамки дружеских посиделок – паста и красное вино, веселые истории, возвращавшие папу в счастливые времена его пребывания в Венеции, к той поре, когда он еще не был узником Папского дворца. И почему встреча обязательно должна состояться до пятницы? Что такое случится в пятницу? Святой отец собирается посетить синагогу. Уж не хочет ли Тьеполо намекнуть, что с этим могут быть какие-то проблемы?
Отец Донати поднялся и направился в папские апартаменты. Не говоря ни слова двум прислуживавшим папе монахиням, вошел в столовую. Его святейшество развлекал делегацию американских епископов, и разговор вращался вокруг одной весьма неприятной для папы темы. Увидев отца Донати, святой отец облегченно вздохнул, хотя угрюмое выражение на лице секретаря не предвещало ничего хорошего.
Подойдя к папе, священник наклонился к самому его уху. Епископы, понявшие невысказанный намек, вежливо отвернулись. Когда Донати закончил, папа отложил вилку и нож и на мгновение закрыл глаза. Потом поднял голову, кивнул и обратился к гостям.
– Так о чем мы говорили? – спросил он.
Отец Донати вышел из комнаты.
Они уже несколько раз пересекли пустынную площадь, ожидая, когда же зазвонит телефон. Воспользовавшись паузой, Тьеполо забросал своего спутника вопросами. Его интересовало все: работа Габриеля на израильскую разведку, личная жизнь и семья, чувства еврея, живущего в окружении христианских образов. Габриель отвечал на одни и мягко уклонялся от тех, которые касались запретных тем. Все еще не веря в то, что человек, реставрировавший христианскую церковь, еврей, Тьеполо попросил его сказать что-нибудь на иврите. Следующие несколько минут Кьяра и Габриель развлекали его непринужденным разговором, прерванным лишь писком сотового телефона. Тьеполо поднес аппарат к уху, молча выслушал то, что ему сказали, и пробормотал:
– Я все понял, отец Донати.
Он опустил телефон в карман.
– Что он ответил? – спросил Габриель.
Тьеполо улыбнулся.
29
Рим
В северной части Рима, рядом с ленивым поворотом неспешного Тибра, есть небольшая укромная площадь, куда редко забредают туристы. Еще здесь есть древняя церквушка с потрескавшейся колокольней и почти постоянно пустая автобусная остановка. По утрам над площадью расплывается аромат муки и теста из крохотной пекарни, смешиваясь с сырым, застойным запахом реки. На противоположной от пекарни стороне площади нашел себе место жилой дом с отмеченным двумя апельсиновыми деревьями входом. На верхнем этаже этого дома есть квартирка, из окон которой можно увидеть далекий купол базилики Святого Петра. Снимающий квартиру мужчина появляется в ней весьма редко и лишь тогда, когда это требуется его хозяевам в Тель-Авиве.
Лифта в доме не было, и чтобы попасть в квартиру, требовалось подняться по четырем угрюмым лестничным пролетам. Первой шла Кьяра, за ней Габриель и Франческо Тьеполо. Не успела она вставить ключ в замочную скважину, как дверь открылась и в проеме возникла плотная фигура Шимона Пацнера. Мрачный взгляд и плотно сжатые губы свидетельствовали о том, что он не забыл о побеге Кьяры и Габриеля, и если бы за его спиной не стояли Эли Лавон и попыхивавший турецкой сигаретой Ари Шамрон, ослушников ждал бы «горячий» прием.
В данных же обстоятельствах Пацнеру ничего не оставалось, как молча посторониться, пропуская гостей в комнату. Присутствие постороннего заставляло удерживаться от семейных ссор. Но каждый понимал, что однажды, когда Шамрона уже не будет, Пацнер возьмет реванш. Так уж повелось в Конторе.
Габриель начал с того, что представил гостя:
– Это Франческо Тьеполо. Франческо, это мои друзья. Не стану называть их имен, потому что в любом случае они будут вымышленные.
Тьеполо встретил эту новость вполне добродушно. Далее роль хозяина взял на себя Шамрон. Он выступил вперед, пожал гостю руку и пристально посмотрел в глаза. Если долгий, изучающий взгляд старика и не укладывался в рамки светских приличий, Тьеполо ничем не выдал ни беспокойства, ни недовольства.