Исправительная академия. Том 1 и Том 2
Шрифт:
Так что разговор будет коротким. Либо договариваемся о сотрудничестве, либо расходимся.
— Твою наглость оправдывает лишь юный возраст, маленький богатырь, — процедила владычица, но было заметно, что моя непочтительность была ей поперек шерсти. Или чешуи…
— Если я выйду на сушу, то смогу сделать так, что колдуны на острове перестанут вас беспокоить. Уж не знаю, кто там из вас сильнее, кто кому надоел и какие у вас конфликты. Мне до этого дела нет. Я просто говорю о том, что смогу с этим помочь. Но при условии, что вы вернете меня на берег.
Пальцы Владычицы
— Ты не вправе просить нас о чем бы то ни было, гость, — прозвенел ее голос. — Мы не помогаем тем, кто принадлежит Тьме. Потому что Тьма поглощает все, чего касается, и делает своим. Ты уже забрал дар, который не должен был тебе принадлежать, юный богатырь. И должен быть благодарным за это. У тебя будет шанс отплатить добром. Но не сейчас. Ты поймешь, когда.
Она ударила острогой по полу — да так сильно, что во все стороны посыпались искры и осколки вымощенного самоцветами пола. Водяные девицы вскрикнули и заметались, мельтеша перед глазами, словно маленькие напуганные рыбки. Я инстинктивно зажмурился — и вовремя: искры становились все ярче, белее… Словно съедали пространство вокруг себя…
А затем кто-то отвесил мне крепкую пощечину…
— Тише ты! — проскрипел надо мной чей-то голос. — Убьешь же.
— Ничего, пускай очухается. Василича зови. Он вишь какой холодный — точно проторчал в воде не пойми сколько. И башка разбита — видишь? Кровит… Помощь нужна пацану. Давай, бегом! Одна нога здесь, другая там.
— А рыба…
— В жопу себе эту рыбу засунь хвостом наружу! Человек помирает, не видишь, что ли?
Я застонал и попытался пошевелиться.
— Тихо ты, — чья-то рука легла мне на плечо. — Тихо, пацан. Не шевелись лучше.
— Что… Где я?
— Мы тебя из воды выволокли, — проскрипел голос. — Нахлебался ты изрядно, едва откачали. Хорошо хоть, тебя на банку выбросило — там и подобрали. Все почти кончилось, парень. Просто полежи. Сейчас фельдшер прибежит — и залатает тебя. Надеюсь…
С трудом разлепив один глаз, я увидел склонившегося надо мной косматого мужика со всклокоченной седой бородой. Трудно было определить его возраст: то ли очень хреновые сорок, то ли отличные семьдесят.
Голова была как чугунная. Мои лопатки неудобно упирались во что-то твердое и острое. В ногах скользило и копошилось что-то холодное. Рыболовная сеть… Да и запах был соответствующий.
И, кажется, я лежал в лодке.
Рыбак наклонился чуть ближе и прищурил выцветшие глаза на обветренном лице.
— Говорить можешь? Себя помнишь?
— А… Ага.
— Славно. Башка сильно болит?
Еще как! Затылок ломило так сильно, словно меня огрели по нему увесистым булыжником.
— Весьма, — прохрипел я. — Мне бы аспиринчику.
— Тебе бы не аспиринчику, а в больничку, дурень! Видать, здорово ты ударился. Мы когда тебя в лодку затащили, ты все какую-то чепуху нес. Про владычицу озерную и девок речных. Как будто разговаривал с кем-то, да никого рядом с тобой не было. Мы с Ленькой пытались тебя растолкать — да куда там… Потом увидели, что у тебя башка вся в крови, и погребли к берегу. Только сейчас вот ты очухался. Звать-то как?
Я
Черт его знает, как именно проявился дар Софии. Не сдох — и ладно.
— Володя, — прошептал я. — Из Оболенских. Сын княжий.
— Опять бредишь?
— Вот те крест, мужик. С острова я. Сбежал. Там бунт. Я одаренный. Меня отправили потому, что только у меня был шанс перебраться через бурю…
Я молол первое, что пришло в голову, приплетая к этому часть правды. Ну не стану же я растолковывать первому встречному всю эту историю про тайную тюрьму, садистов-надзирателей и солдат-подростков?
Рыбак не сводил с меня бледных, почти рыбьих, и жутковатых глаз.
— То-то я и думаю, чего это тебя купаться в майке да трусах в июне понесло… Ленька-то поначалу подумал, ты спьяну в воду прыгнул — ну и допрыгался. Любит у нас тут молодежь летом с палатками стоять.
— Пожалуйста, — я крепко ухватил рыбака за плечо. — Мне помощь нужна.
— Это я вижу. Ладога тебя изрядно помотала.
— Да не в этом смысле! Сообщить нужно! Связь нужна!
Рыбак с усилием разжал мои пальцы.
— Да погоди ты! Хорош вскакивать! Сперва надо хотя бы голову тебе перемотать. Щас Ленька приведет Василича. Потому как если ты княжий сын, то, уж прости великодушно, если ты в моей лодке коньки отбросишь, то меня со свету сживут. Так что сначала башку тебе замотать надо. Я дядя Жора, кстати. Иллонен. Сейчас Василич тебя посмотрит, проверит, что ты опять не бредишь…
— Да в порядке я!
— Василичу, фельдшеру нашему, виднее будет. Он тут доктор, а ты, раз на острове был, значит, преступник. Но нам до этого дела нет. Озерный закон прост: тонущего всегда вызволи.
— За это благодарю от всей души, дядь Жор. Правда. Но я не брежу.
— Давай-ка проверим. Леньку, внука моего, ты знатно напугал, княжич. Глаза под бегают, вращаются дико, чепуху несешь, к какой-то владычице взываешь — и не разбудить. Хотя… Есть поверье, что у каждой реки и озера свои духи на охране стоят. И что духов этих надо задабривать, чтобы улов был добрый. И худого делать нельзя — тревожить воду почем зря, ловить молодняк, сор бросать. Тогда, дескать, духи прогневаются и наказать могут. Но мне-то мой дед рассказывал. Да только это все местные рыбацкие поверья. Откуда княжескому сыну про наши легенды знать?
Я отмахнулся.
— Неважно. Где я? В Леднево?
— Не, снесло тебя. В Назии ты.
У меня внутри все похолодело.
— Назия?
— Ну да. Деревня такая. В честь речки названа…
Я нервно сглотнул слюну. Одну из тех глазастых девиц звали Назьей… Так это что получается — они там все… Так, стоп, Хруст. Что из того, что ты видел, было правдой? Что имело связь с реальностью?
Могли это быть игры разума? Например, наложение памяти прежнего Оболенского на мою — такое же наверняка возможно, если воспоминания решили вернуться? Что еще? Удар головой? Ну да, тоже что-то могло нарушиться.