Исправленному верить (сборник)
Шрифт:
Снимки уцелели благодаря «Надежде Константиновне», полагавшей все оставшееся от мужа святыней. Фотографированием академик никогда не увлекался, но прошлой весной неожиданно купил дорогую камеру и к ней несколько объективов. На вопрос Шульцова он кратко ответил: «Для фотоохоты». Результаты оной историк увидел уже после похорон, проверяя в присутствии вдовы спадниковский компьютер.
– Артемий Валерианович снимал Таврический и прилегающие улицы, – припоминал Шульцов. – Я решил, что он просто учился, и предложил фотографии стереть. Мне едва не отказали
– Позже вы к этим снимкам не возвращались?
– Нет. А в чем дело?
– Спадникова оставила на автоответчике адрес, по которому отправилась за клеткой.
– Она всегда так делала, когда имела дело с незнакомыми людьми.
– Похвально. По указанному адресу проживают три пенсионерки, тридцать седьмого, тридцать третьего и двадцать восьмого годов рождения. Ни в чем предосудительном не замечены. Самая старшая действительно продала встреченной в зоомагазине даме птичью клетку. Из полученных денег около тысячи потрачено на лекарства, с оставшихся купюр сняли отпечатки. Деньги спадниковские. Продавшая больше ничего не знает, клетку вы с Ольгой Глебовной обнаружили на кухне, канарейка, если она была, пропала. Ольга Глебовна, дальше давайте-ка вы.
– Алик, – Колоколька проникновенно посмотрела Шульцову в глаза, – я была осторожна, как лань, меня ждал Гена, и вообще мне не семнадцать…
– Судя по Стасу, возраст для этой чертовщины не критичен. Что ты натворила?
– Поговорила с Сашей и потерпела фиаско.
– Сперва его потерпел Валера, – вмешался полковник. – Забыл в прошлый раз объяснить. Парень – сын моего, видимо, покойного друга. Это был один из тех… случаев, без которых я бы вас не понял. Еще один мой друг устроил, чтобы дело Гумно-Живицкого отдали именно Валере. Тут нам просто с районом повезло.
– А нам – с вами.
– Замнем для ясности. Ольга Глебовна предупредила, что в доме Колпаковых трудно рассчитывать на доверительный разговор, и Валера пришел к Александре в университет.
…Студентка Колпакова равнодушно подтвердила, что покойный Гумно-Живицкий при жизни за ней ухаживал и вечером 14 марта встретил ее после занятий. Пара чинно погуляла по набережной и рассталась. Больше Александра Гумно-Живицкого не видела. Старшие Колпаковы подтвердили, что с девяти вечера 15 марта их дочь и внучка находилась дома. Стас в это время был жив, утром же, когда девушка уходила на пары, его уже доставили в морг. Конечно, отвергнутый обожатель мог затеять очередную авантюру, которая и привела его к печальному концу, но сама «Сашенька» если и имела отношение к встрече самозваного Сирано с каренинским паровозом, то очень-очень опосредованное. И все-таки у Валеры от дам Колпаковых остался странный осадок. Бабушка казалась счастливой, мать – напуганной, а дочь – идеальной. И тогда в дело вступила Комарова.
– Алик, – пепельница уже была полна окурков, а салат даже не расковырян, – это не идеал, это жуть какая-то… У нее совсем другие рефлексы и невроза как не бывало! Когда я с Сашей говорила в первый раз, она раз пять принималась плакать; когда звонила мне по поводу Стаса – тоже, а тут полная безмятежность на фоне великой любви к родне. Дескать, ее долг быть с мамочкой и бабуней.
– Это может быть и от несчастной любви. Разочаровалась в своем Овалове…
– В таком случае мы совершили революцию в изучении неврозов…
– Ольга Глебовна, – полковник, в отличие от Ольки, о еде не забывал, – давайте отметим эту странность и пойдем дальше. Вы решили переговорить с матерью Александры.
– Она в жутком состоянии, – информировала Комарова и ткнула наконец вилкой в моцареллину, – но мне это оказалось на руку… Саша в самом деле изменилась: забросила компьютер, вечерами смотрит с бабушкой телевизор, все кладет на место, делает зарядку и целуется, как какой-то упырь. Ты все проглотил? Не подавишься?
– Все. Готов внимать…
– Ну смотри у меня! Восьмого марта Саша со скандалом убежала из дома. Вечером она позвонила и сообщила, что сняла угол в центре. Матери под угрозой полиции удалось вырвать адрес…
– Тот самый?!
– Именно, – подтвердил Аркадий Филиппович и принялся разливать позабытое было вино. – Кстати говоря, это ставит под сомнение авторство последнего отправленного Овалову письма. Того, что с угольщиками и принцами. Ольга Глебовна, давайте дальше.
– Тамара Колпакова… Мать поехала к Саше, но хозяева ее не впустили. Вышла какая-то старуха. Алик, внимание! Колпакова приняла ее то ли за армянку, то ли за еврейку; мало того, пока Тамара рвалась к дочери, за дверью тявкало. После очередного поминания полиции позвонила Саша и прорыдала в трубку, что домой не вернется, и вообще она совершеннолетняя и теперь будет жить одна и для себя.
– Ненадолго же ее хватило… – Шульцов безрадостно поднял бокал. – Геннадий, вы, как я понимаю, за рулем?
– Да, – подтвердил явно думающий о другом Саврасов. – Олег Евгеньевич, нужно, чтобы вы увидели эту армянку! Если это она была там… Там, где Наташу…
– Спокойно! – прикрикнул полковник. – А то отправим снимать с тополя котов. Посмотреть на старушек нам придется, но не прежде, чем мы проверим все, что поддается проверке. Ольга Глебовна, вы не только не едите, но и не пьете.
– Пью, – запротестовала Колоколька, – и еще как! Ну, хвала Дионису!
Канарейка-убийца – если она, разумеется, существовала – не уничтожила ни запись на автоответчике, ни сделанные академиком снимки, проявив тем самым полную техническую безграмотность. Толку-то!.. Шульцов до одурения вглядывался в отблески прошлого лета и не находил ничего примечательного. Обитель трех загадочных старух тоже выглядела вполне безобидно, разве что удалось визуально вычислить «нехорошую квартиру» – везде, кроме семи окон на четвертом этаже, стояли стеклопакеты.
– Да, – подтвердил сосед, – это там. Не припомните, покойный академик ничего, что можно привязать к нашей чертовщине, не упоминал?
– Когда он умер, я был на раскопках. Там и узнал… Последний раз мы говорили за три дня до смерти, Артемий был бодр и лаконичен, как, впрочем, и всегда. Интересовался моей диссертацией, подсказал пару формулировок, мимоходом высказался о возможности толковать Гумилева-отца двояко, обругал составителей кроссворда…
– За что, не помните?
– Как обычно. За безграмотность.