Исправленному верить (сборник)
Шрифт:
– Вы помните отступление из Москвы?
– Несомненно.
– Первые дни ноября?
– Отступление к Смоленску, арьергардные бои 3-го корпуса под командованием маршала Нея?
«Верно», – про себя согласился собеседник императора.
– Корпус Нея, – продолжал Бонапарт, – десятая и одиннадцатая дивизии французов и двадцать шестая вюртембергская дивизия. Впрочем, последняя к тому моменту уже почти растаяла.
– Помните ли вы, какой приказ отослал маршалу Нею император французов 3 ноября?
– Приказ, согласно моему распоряжению, посылал маршал Бертье, – уточнил Наполеон. – 3 ноября
Я как сейчас помню тот день. Когда мне, артиллеристу, Бертье заявил, что мы должны оставить 230 орудий, поверьте, сердце моё обливалось кровью! Мои храбрые маршалы, лучше которых не было в Европе – Даву, Бертье, Понятовский и даже храбрейший Лефевр, – смотрели на меня, точно побитые собаки, избегая глядеть прямо в глаза. Я понимал их резоны, но оставить просто так врагу 230 орудий…
Тогда мне пришло на ум организовать грандиозную артиллерийскую засаду между Славково и Дрогобычем. Потому и велел Бертье послать в арьергард, к Нею, приказ отступать на Славково, разворачивая фланг русских вправо и заводя его в западню. Корпус генерала Милорадовича должен был одним флангом упереться в реку Костря, другой же его фланг подвергся бы обстрелу тех самых 230 пушек. Зная Милорадовича как храброго, дельного, но излишне горячего военачальника, можно было предположить, что он бы и под огнём смог развернуть полки, имея вышеупомянутую реку в тылу. Лед на ней тогда ещё не стал, лишь около берега взялся лёгкой коркой. А чуть выше по течению находилась плотина, и, если бы Милорадовичу удалось провести свой вынужденный манёвр, плотина была бы взорвана и вся низина оказалась залита ледяной водой.
Андрей помнил эти места. Он не раз бывал там, «отступая из Москвы». Плотину, как считалось, построенную ещё при Иване Грозном, до сих пор можно было видеть на прежнем месте, замшелую, полуразвалившуюся, точно с картинки про водяного и чертей, обитающих в тихом омуте. Кто бы ни был этот человек, он хорошо знал, о чём говорил.
– Бертье отправил шестерых адъютантов, все были отменные храбрецы.
– Вы можете их назвать? – хватаясь за последнюю соломинку, поинтересовался ошеломлённый реконструктор.
– Лейтенант Фершеваль из десятого гусарского, лейтенант Божюрдэн из гвардейских драгун, корнет де Шатри из гвардейских конногренадеров, капитан Кёрнуа из моих конных егерей.
– О чёрт! – вырвалось у Андрея.
– Не понимаю…
– Послушай, ответь мне, только честно, – Кернёв не мог поверить, что пишет это, – ты что же, действительно Наполеон?
Он помедлил две минуты, не решаясь отослать сообщение, затем встал, собираясь сварить ещё кофе, но вернулся к столу, понимая, что нет ни сил, ни терпения бороться с обуревавшим любопытством. Сознание полного абсурда не исчезало, разум заранее отказывался верить очевидному. Тем не менее правильность ответа удостоверила личность говорившего не хуже биометрического паспорта. И всё же просто не могло этого быть. Потому что не могло быть никогда!
Он сделал три глубоких вдоха и, наконец, отправил вопрос.
– Это действительно я, – незамедлительно отозвался удивительный собеседник. – Если вам, мсье, всё ещё интересен тот день, могу добавить, что ни один из шести адъютантов не смог пробиться к Нею. Его корпус был уже полностью окружён и прорывался с боем к Смоленску.
– Всё совпадает, – подтвердил Андрей, невольно закрывая глаза и пытаясь примирить сознание с невообразимостью ситуации.
– Но почему вас интересует именно этот день, мсье?
«Занятно, как теперь следует обращаться к хозяину неубиваемой страницы? Ваше Императорское Величество или генерал, а может, как было принято у французских монархов, сир?»
– Я не знаю, что произошло с пятью другими адъютантами, но мне известна судьба Огюста Кёрнуа. Это прадед моего прадеда.
– О-ля-ля! Вот это случай! Вы потомок малыша Кёрнуа?
Андрей скривился: уж кто бы говорил! Судя по рассказам, предок и впрямь был невысок ростом, хотя весьма силён и ловок. Рассказывали, что он перекидывал через конёк деревенской избы пудовую гирю.
– Признаться, я думал, он погиб тогда, в ноябре.
– Он выжил. Совсем немного не добрался до позиций Нея. Столкнулся с казачьим разъездом, был ранен, конь вынес его из боя и привёз в деревню. Крестьяне хотели поднять его на вилы, но сердобольный батюшка велел им не губить христианскую душу, выходить раненого, а затем сдать его кому следует. Лечение шло тяжело. Огюст поднялся на ноги только весной следующего года. К тому времени в деревню уже вернулся барин с семьёй. Узнав о пленном французе, он решил оставить его при себе кем-то вроде гувернёра для малолетнего сына. Позднее Огюст женился, и барин по доброте душевной выправил ему паспорт на имя Августа Кернёва. А тот чудом сохранившийся пакет – он по сей день хранится в нашей семье.
– Неожиданный поворот судьбы для храбреца Огюста.
– Вы помните его? – содрогаясь от нелепости вопроса, написал Андрей.
– Еще бы! Я помню сержанта Огюста Кёрнуа еще по Итальянской кампании. В Египте он уже был в эскадроне моих гидов [43] лейтенантом. Кто бы мог подумать, что такой отважный рубака закончит жизнь гувернёром?! Вот что значит не суметь вовремя пасть на поле боя! Впрочем, – император помедлил, – смерть – это только начало.
– Начало чего?
43
В наполеоновской армии – отряд, сформированный для охраны военачальников, ведения разведки и вестовой службы.
– Начало долгого, бессмысленного пути.
Андрей хотел было задать следующий вопрос, но остановился, точно один из компьютеров вдруг пробило на корпус. «Он мёртв, кто бы что ни говорил, ни доказывал сейчас. Оттуда не возвращаются!» Наверное, это чья-то глупая шутка, непонятно как устроенная, но от того не менее дурацкая. Ясно, кто-то решил подшутить именно над ним, непонятным образом вскрыл хранящийся у отца пакет с личным автографом Наполеона и Бертье, и вот теперь целенаправленно сводит его с ума. Он обхватил виски ладонями, стараясь придумать, как вывести недоброго шутника на чистую воду.