Исправляя ошибки

Раэлана

Младший ощутимо превосходил ростом своего спутника. Совсем еще молодой, с худощавым, вытянутым лицом и копной темных кудрей, которые казались почти смоляно-черными на фоне призрачно-бледной кожи лица и шеи. Эта бледность, так разительно контрастирующая с кремовым цветом кожи выгоревших на солнце, покрытых неровным загаром лиц пустынных грабителей, придавала образу юноши особую утонченность аристократизма.

Он был одет в короткую темно-синюю тунику и кожаный жилет. На его поясе, помимо карманного ножа и комлинка, висела вещь, назначения которой местные, по большей части, не могли знать, но если бы знали, то испытали бы крайнее смущение, и даже страх — это был сейбер, древнее оружие джедаев. Теперь если кто-то

и носил такое, то предпочитал скрывать его от посторонних взглядов. Однако этот юный нахал, похоже, чихать на все хотел.

Молодой джедай — ведь наличие светового меча позволяло считать его за такового, не правда ли? — критически оглядел местный сброд, для лучшего обзора слегка привстав на цыпочки (что при его росте было, в общем-то, лишним). Его глаза видели осунувшиеся чахоточные лица, посеревшие от пыли и песка, среди которых эти люди поневоле копошились изо дня в день, отравляя себе легкие и сокращая свое существование, что, впрочем, могло быть даже к лучшему, ведь кому придется по вкусу такая жизнь? Это были нищие. Это были браконьеры. «Бродяги песков», «расхитители могил», или просто «навозные мухи» — так отзывались о них люди с других планет. Но чаще всего прочие миры предпочитали вовсе не вспоминать о тех, кто оказались на задворках бытия. Благополучие не желает знать о существовании бедности и убогости, оно почти всегда брезгливо отворачивается. Так происходит потому, что бедность рождает свои особые законы — поистине беспощадные законы — необходимые в суровых условиях, однако абсолютно неприемлемые для тех, кто глядит на чужое несчастье сверху вниз.

Именно такое чувство — между надменностью и брезгливостью — промелькнуло в глазах юноши, хотя скорее всего, эти чувства возникли против его собственной на то воли, продиктованные лишь законом жизни, разделяющим разумных существ на счастливых и несчастливых — законом, наверное, единственным, который существовал на равных правах во времена Республики и во времена Империи, и оставался незыблемым до сих пор.

Глядя на собравшихся людей и видя в них любопытство на грани алчности, молодой человек представлял вовсе не себе подобных, не несчастных, которые нуждаются в помощи. Его воображение рисовало могильных червей, которые копаются во внутренностях погибших звездолетов, нашедших в пустыне Джакку последнее пристанище, и как бы поглощают их, обворовывают, разоряют только для того, чтобы насытиться.

Они трудятся даже не за деньги. Большинство торговцев на Джакку не принимали кредитов Банковского клана, который вот уже двадцать лет как сотрудничал с властями Новой Республики, оттого приезжим бывало трудно сторговаться с ними. Не было тут и собственной валюты. Единственной надежной мерой ценности в этих местах считались так называемые «пайки» — порционные пластиковые пакеты с сублимированным хлебом, которым в Центральных мирах была грош цена. Мало кто в цивилизованных системах стал бы есть такую дрянь, разве что пилоты во время долгих перелетов брали с собой сублимированную еду, потому что она могла храниться долго и не требовала особых условий.

Одна только мысль, что обычная еда заменяет основной массе местных оборванцев полноценные финансовые средства, которыми те могли бы распоряжаться по своему разумению, лишала их важной доли человечности и сводила здешний образ жизни к самому примитивному. Те, кто вынуждены жить в грязи, существуют лишь элементарными потребностями, главная среди которых — это именно утоление голода, и потому они не слишком отличаются от зверей, от презренных падальщиков.

Так рассуждал, скорее всего, не сам юноша, но его натура, его воспитание, образование, широта его мысли и наконец способности, щедро взлелеянные в нем старанием учителя. Способности, открывающие самую прямую и короткую дорогу к тайнам чужих душ. Он сразу угадал, что прилететь сюда на таком

корабле, как их шаттл, было верхом безрассудства. Что они своим появлением раздразнили живых мертвецов, движимых жаждой наживы. Каждый в этой толпе сейчас думал об одном и том же — что за одну только деталь обшивки, не говоря уж о таких важных элементах, как сверхсовременные ионные двигатели, или турболазерные конструкции (которые были скрытыми; однако наметанный глаз наверняка сумеет распознать специальные отсеки в самой широкой части носа корабля), любой скупщик утиля обеспечил бы целый месяц сытого существования.

Парень повернулся к старшему товарищу и критически покачал головой. Его губы растянулись в кажущейся неуместной, странно торжествующей ухмылке: «Я же говорил, магистр, что вам будет лучше оставить звездолет на орбите и спуститься на планету на своем «крестокрыле». Тогда вы привлекли бы куда меньше внимания. Ну разве я был не прав?»

Старший, видя эту усмешку, в который раз отметил, как же поразительно его ученик иногда напоминает своего отца. Кажется, тому остается лишь добавить соответствующим тоном избитую фразу: «У меня нехорошее предчувствие» — и вот, он совершенно преобразится в молодого Хана.

— Что будем делать? — осведомился младший, нагнувшись к учителю и слегка понизив тон, чтобы его слова не услышали посторонние. — Если верить данным датапада, отсюда до Туанула почти двое суток пешим ходом.

А может, и того больше, ведь компьютер обычно ведет расчеты, исходя из средней скорости передвижения человека, не учитывая время, необходимое для отдыха.

Люк Скайуокер — довольно пытаться утаить очевидное, ведь его облик нельзя не узнать — простецки пожал плечами и улыбнулся сквозь короткую седеющую бороду.

— Я попробую арендовать спидербайк у кого-нибудь из местных.

— А я? Что же делать мне?

Юноша давно уразумел, что когда магистр Скайуокер говорит «я», а не «мы», это чаще всего не является оговоркой. И он ненавидел такую игру слов.

— А ты останешься здесь и будешь стеречь корабль. Иначе как бы любопытный люд не растащил его по винтикам, пока мы с тобой где-то бродим.

На фоне обиды, которая в это время только начала вырисовываться на бледном лице ученика, шутка учителя любому показалась бы плоской и неуместной.

— То есть, вы оставляете меня один на один с голодными акулами*, чтобы я продолжал вертеть куском сырого мяса перед самыми их мордами? — спросил юноша напрямую. — Это так, учитель?

— Да, это так, — кивнул Скайуокер, не обращая внимания на скабрезно-ироничный тон собеседника. — Ведь я знаю, никто не приглядит за «Саблей» лучше тебя, Бен. К тому же, с тобой останется R2, верно, дружок?

Он поглядел вниз, на дроида, несуразно пиликавшего у его ног. Раньше для того, чтобы разобрать двоичный язык, которым изъясняются астромеханики, Люку приходилось прибегать к услугам переводчика — то есть, препротивнейшего C-3PO, который ныне находился на службе сенатора Органы в качестве ее личного секретаря. Сейчас специальная программа показывала на экране датапада слова маленького робота, переводя их на общегалактический.

Люк прочел перевод и рассмеялся.

— Конечно, R2, ты присмотришь за Беном, пока Бен следит за нашим звездолетом. Кого еще мне оставлять за главного, как не тебя? Уверен, ты не позволишь моему падавану скучать.

Бен тут же окатил дроида уничтожающим взглядом.

Скайуокер коротко кивнул вместо прощания и, развернувшись, зашагал в сторону того скопления каменистых и металлических сооружений, облепленных мешковатыми навесами и кусками брезента, которые тут, очевидно, считали за настоящий город и которые удивительно напоминали Люку рыночные ряды в предместье Анкорхеда на Татуине, где он любил бывать в юности вместе с друзьями. Толпа расступилась перед ним — хотя в большей мере смущенно, нежели учтиво.