Испытание чувств
Шрифт:
Он вернулся в дом, лег в кровать и уснул было, но почти сразу же проснулся от страшного сна: Мэгги скользила вниз по длинному крутому склону прямо в бушующий океан, который пенился вокруг острых скал. Как ни пытался он ее догнать, она продолжала скользить все дальше вниз, и Джон знал, что теряет ее…
Он лежал на кровати весь в холодном поту, сердце его бешено стучало, во рту был какой-то неприятный привкус. Ужас не покидал его, и он резким движением вскочил с постели, натянул майку и шорты на свое пышущее жаром тело, понимая, что все равно не заснет теперь до утра, так уж лучше не лежать тут, когда
Джон надел носки и свои самые прочные кроссовки, вышел из дома и побежал трусцой по обочине дороги, твердо решив убежать от мучивших его мыслей.
Потом сменил темп, свернув на холмистую дорогу, и чем дальше он бежал, тем яснее становилось ему, что было конечной точкой его пути. Возможно, он уже двигался к этой цели с того момента, как вернулся в Мейплс. Может быть, как он когда-то в шутку сказал дочери, действительно был вроде лосося, безрассудно плывущего против течения?
Рассвет уже окрасил горизонт, когда Джон наконец сошел с обочины дороги и остановился. Широко расставив ноги, он стоял, упершись руками в колени, и пот стекал у него по лицу. Он дышал глубоко и медленно до тех пор, пока его пульс не пришел в норму. Затем Джон присел на выступавший из земли кусок скалы и, разминая руки и плечи, огляделся. И в этот момент ему открылась та маленькая часть долины Аннаполис, которую он и не думал уже увидеть снова.
Отсюда она была видна как на ладони.
Дом все еще стоял, и был он гораздо более ветхим, чем Джону помнилось, но ведь с тех пор прошло уже двадцать лет. Заднее крыльцо заметно осело, почти все окна были разбиты. От печной трубы отвалилось несколько кирпичей, и они лежали на крыше, отчего сама труба походила на голову мертвеца с гнилыми зубами.
Все так и должно было быть.
Среди заросшего сорной травой сада Джон искал глазами деревянный крест, который он сам установил там в один печальный день, но не смог его найти. Должно быть, он давно уже сгнил и обвалился, как гнило и обваливалось все здесь, включая дом. В той части, которая была видна Джону, изгородь обрушилась в нескольких местах, а ведь еще большой ее участок был скрыт в лесу, где проходила граница Киджимкуджикского национального парка.
Дорожка для сторожевой собаки, окружавшая дом как крепостной ров, была пуста. Конечно же, она была пуста.
И все-таки он вздрогнул и коснулся кончиками пальцев шрамов на бедре, где все еще были заметны следы того шва, который ему наложили, когда он был девятилетним мальчиком.
Док Монро тогда зашил его, исколол антибиотиками и еще дал с собой полную банку таблеток. Похоже, он тогда без слов понял, что не стоит звонить матери Джона или привлекать к ответственности его отчима за содержание опасных животных. И еще он почувствовал, как боялся Джон, что, несмотря на обещания учителя хранить все в тайне, Джек Портер все-таки как-нибудь узнает о том, что тот отвел Джона к врачу.
Надолго запомнилось ему его первое впечатление от дома доктора. Витражное стекло в окне над высокими двойными дверями окрашивало солнечные лучи во множество цветов, и они яркими бликами играли на полированном полу. Ему показалось тогда, что он вступил во дворец или в храм. Запах дома, когда он шел через него в кабинеты, расположенные в его дальней части, долго еще хранился в памяти у Джона. Как он теперь понимал, это были запах воска и ароматы чистоты и хорошей еды, то есть того, чего у него самого не было.
Он вспомнил, как добр был к нему тогда старик, а потом в его памяти всплыли картины того, что происходило через четыре года, когда Джон ощутил все ужасные последствия безрассудного замужества своей матери. Той помощи, о которой он просил Дока Монро во второй свой визит, не последовало. Не потому, что доктору не было дела до его проблем, а потому, что, как он сам объяснил тогда, он смог бы помочь матери Джона только в том случае, если бы она сама его об этом попросила. Пока она этого не сделает, руки его будут оставаться связанными.
Но он постарался помочь Джону. Он предложил ему выход, место, куда тот смог бы уехать, предложил другую жизнь. Вселил в него надежду. Через несколько минут все было решено. Он сидел за большим полированным письменным столом доктора и смотрел на отражение люстры в лакированной поверхности, завороженно наблюдая за легким мерцанием и колыханием, возникавшим от малейшего его движения. Он постарался сдержать слезы, которые были ему не к лицу в его тринадцать лет. Доктор сказал, что он может уехать, и Джон знал, что это правда. Он может.
Но он также знал, что у его матери такой возможности нет.
Тут он встряхнул головой, желая отвлечься от переживаний того времени, и встал с камня, собираясь уйти.
Легкий туман поднимался над прудом, открывая мерцающую водную гладь. Ива склонила над водой свои ветви, листва на них уже начинала желтеть. Отчего-то Джону вдруг стало очень легко, когда он увидел утку, медленно скользящую по неподвижной поверхности воды. Жизнь продолжалась.
Это мог бы быть красивейший уголок, если бы кто-нибудь заботился о нем. Однако за всю жизнь Джона этим никто не занимался.
Пока он жив, этим никто не займется.
Он регулярно платил налоги, в остальном же полностью забросил этот дом и участок земли вокруг него.
Возможно, когда-нибудь Энди захочет его продать. Возможно, когда-нибудь она получит за него кучу денег. Но не он. Какие бы деньги ни принес этот дом, они будут для него грязными, неприкасаемыми. Может быть, с его смертью этот позор будет смыт.
Он не думал, что когда-нибудь снова вернется сюда.
Медленной трусцой пустился он в долгий обратный путь, и перед глазами его стояли пустые поля, по которым проскакала вдруг женщина на красном коне. Его черная грива и хвост развевались на ветру, а ее длинные рыжие волосы вихрем взмыли над ее головой, когда она стрелой пустилась к дому, над которым поднималась струйка дыма из невредимой трубы.
Джон тряхнул головой. Наваждение. Такого не могло быть. Такого никогда не будет.
Мэгги тоже не спалось в эту ночь.
Лицо Джона стояло у нее перед глазами, а в ушах звучал его голос. Она проснулась гораздо раньше обычного, и его образ все еще был с ней.
Она сказала себе твердо, что у нее нет времени на такую ерунду, и все субботнее утро занималась уборкой и сажала луковицы, чтобы они расцвели весной. Днем у нее были уроки верховой езды. Ночью же повторилось то, что было накануне: бессонница долго мучила ее, а когда ей удалось задремать, ей снова приснился Джон.