Испытание невиновностью
Шрифт:
Меня всегда вызывали к детям, хотя миссис Аргайл, видимо, считала, что я непозволительно небрежен и даже жесток. Я советовал, например, разрешить детям есть ягоды прямо с куста. Говорил, что ничего страшного, если они промочат ноги или получат насморк. И если у ребенка небольшая температура, то волноваться не стоит. Никакой паники, пока не подскочит выше тридцати семи. Этих детей баловали, кормили с ложечки, суетились вокруг них, слепо обожали, что совсем не всегда шло им на пользу.
– Думаете, Жако испортило такое вот воспитание?
– Вообще-то я имею в виду не одного Жако. У него, по-моему, с детства были дурные наклонности. Теперь про таких говорят
«Мы были слишком суровы. Ах, если бы мы мягче с ним обходились!» А по мне, что так, что эдак – никакой разницы. Одни сбиваются с пути оттого, что у них тяжелое детство и они лишены любви. А другие – от избалованности, чуть что не по их – сразу сворачивают на скользкую дорожку. Жако я причисляю к последним.
– Значит, вас не удивило, что его обвинили в убийстве?
– Честно признаться, удивило. Не потому, что не мог представить его в роли убийцы. Жако был способен на все. Меня удивило то, как он убил. Да, я знал, что у него бешеный нрав. В детстве он часто набрасывался с кулаками на других детей, мог швырнуть в них камнем, палкой, чем попало. Но он всегда выбирал тех, кто слабее его, и расправлялся с ними скорее даже не в припадке слепого гнева, а сознательно, желая причинить боль или чего-то добиться. Такого убийства я от него не ожидал. По-моему, для него характерно было бы иное. Скажем, они с сообщником совершили разбой, и за ними гонится полиция. «Ну, давай, друг, врежь ему! Давай, стреляй!» – кричат обычно такие как Жако. Они жаждут убивать, они подстрекают других, но у них не хватает духу собственными руками совершить убийство. Вот что я тогда подумал. И как теперь выясняется, был прав.
Колгари смотрел себе под ноги, на старый ковер, настолько потертый, что узора почти не было видно.
– Не представлял себе, – сказал он, – с чем я столкнусь. Не понимал, чем все это обернется для других. Не знал, что придется...
Доктор сочувственно кивнул.
– Понимаю. У вас такое чувство, будто вы должны выяснить наконец, что к чему, и все расставить по местам.
– Да, я и к вам-то пришел, если честно, надеясь, что вы, как человек хорошо знающий эту семью, поможете мне разобраться. Ведь, на первый взгляд, вроде бы ни у кого из Аргайлов не было причин убивать миссис Аргайл.
– На первый взгляд, да, – сказал доктор. – Но если копнуть глубже... О, тут, по-моему, обнаруживается множество причин.
– Каких?
– Вы действительно считаете, что это ваш долг?
– Да, именно. И ничего не могу с собой поделать.
– Может быть, на вашем месте я бы тоже так решил... Не знаю... Тогда слушайте, что я вам скажу: фактически никто из Аргайлов не мог собой распоряжаться. До тех пор, пока была жива их мать. Она сохраняла власть надо всеми ними.
– Каким образом?
– Она оставила им финансовое обеспечение. Притом весьма щедрое. В виде значительного дохода, который делился между ними в соотношениях, предусмотренных попечителями. Так вот: хотя сама миссис Аргайл не входила в число попечителей, ее воля имела силу...
– Примечательно, что все они так или иначе пытались ей сопротивляться, продолжил доктор после довольно длительной паузы. – Не принимать тех стереотипов, которые она им навязывала. А она действительно их навязывала, причем из лучших побуждений. Она хотела, чтобы у них был уютный дом, хотела дать им хорошее образование и помочь утвердиться в тех профессиях, которые сама же для них выбрала. Она старалась обращаться с ними так, будто они их с Лео Аргайлом родные дети. Но они были чужие – с чужой наследственностью и с врожденными, не всегда понятными ей склонностями. Микки занимается теперь продажей автомобилей. Эстер, можно сказать, сбежала из дома, чтобы играть на сцене, к тому же еще влюбилась в какого-то весьма сомнительного типа... А актриса из нее вышла никудышная. Пришлось вернуться домой. Пришлось, хочешь не хочешь, признать, что мать была права. Мэри во время войны выскочила замуж против воли матери. Он неглупый и очень симпатичный молодой человек, но в делах оказался полным профаном. Потом заболел полиомиелитом. Когда стал выздоравливать, его привезли в «Солнечный мыс». Миссис Аргайл настаивала на том, чтобы они жили там постоянно. Филип с видимой охотой согласился на это, но Мэри решительно восстала. Она хотела, чтобы у нее был свой дом и чтобы ее муж был при ней. Но она точно не получила бы этот дом, если бы мать не умерла.
Микки всегда держался вызывающе. Родная мать бросила его, и он очень от этого страдал. Страдал и в детстве, и даже теперь. По-моему, в глубине души он ненавидел свою приемную мать.
Теперь об этой массажистке шведке. Она не любила миссис Аргайл. Но к детям и к Лео она привязана. Хозяйка осыпала ее благодеяниями, и она, вероятно, старалась платить ей за это благодарностью, но это ей не слишком удавалось. И все же не думаю, что ее неприязнь была так велика, что она смогла бы хватить свою благодетельницу кочергой по голове. В конце концов, она, при желании, могла бы в любой момент уйти от миссис Аргайл. Что до Лео Аргайла...
– Да. Так что же?
– Он собирается жениться, – сказал доктор Макмастер, – и дай Бог ему счастья. Она очень славная, эта молодая женщина. Добрая, отзывчивая, с ней приятно поговорить. Она его любит, и, кажется, уже давно. Какие чувства испытывала она к миссис Аргайл? Вероятно, вы догадываетесь, так же, как и я. Естественно, смерть миссис Аргайл все упростила. Лео Аргайл не из тех, кто позволит себе завести интрижку с секретаршей в доме, который он делит со своей женой. И оставить миссис Аргайл, я думаю, он тоже никогда бы не решился.
– Я видел их обоих, говорил с ними, – задумчиво сказал Колгари, – не могу допустить мысли, что кто-то из них двоих...
– Понимаю. Как можно допустить подобное. Однако... вы же знаете, что убийство совершил кто-то из домочадцев.
– Вы в это верите?
– А что остается? В полиции убеждены, что посторонние тут ни при чем. Думаю, полицейские правы.
– Но кто из них? Макмастер пожал плечами.
– Остается только гадать.
– Вам самому ничего такого на ум не приходит? Вы ведь всех их знаете.
– Даже если бы и приходило, я бы все равно вам не сказал. Как я могу? Пока не выявится нечто такое, что я, вероятно, прозевал, не хотелось бы никого подозревать. Однако ни одного из них я не мог бы вывести за скобки. Да, задумчиво проговорил он, – по-моему, нам никогда не узнать всей правды. Полиция, как и полагается, произведет дознание. Уж они теперь все силы приложат. Но добыть показания через столько времени и не имея на руках почти ничего... – Он покачал головой. – Нет, думаю, правды мы никогда не узнаем. Подобных дел полным-полно, сколько об этом пишут! В двадцати – тридцати процентах случаев преступление налицо, а доказательств никаких, особенно в давних делах, когда прошло уже лет пять – десять.