Испытание седьмого авианосца
Шрифт:
Рулевой повторил команду и передал приказ в машинное отделение. Лодка медленно набрала скорость и повернула на запад. Килевая и бортовая качка сразу ослабели. Брент хотел вернуться к пулемету.
Доран передал ему новое послание Файта: «Мои соболезнования по поводу кончины адмирала Аллена. Берите курс на Токийский залив. Я сам позабочусь об уцелевших».
Брент что-то недовольно проворчал и обжег взглядом Уилларда-Смита и Крома, которые немигающе смотрели на него.
— Передай: «Вас понял, конец связи».
Пока Доран работал со светом, Брент отдавал
— Право руля на курс три-три-ноль. Средний ход.
Дизели четко заработали в ответ, и лодка стала широкой дугой разворачиваться к северу, пока Сторджис не объявил:
— Держим три-три-ноль, сэр.
— Гидравлический лаг показывает шестнадцать узлов, триста двадцать оборотов, — донеслось из рулевой рубки от Нельсона.
— Хорошо, — отозвался Брент и наклонился к микрофону. — Штурман, курс на Токийский залив.
Сверившись с гирокомпасом, Каденбах откликнулся снизу:
— Предлагаю держать три-три-ноль до вечерних наблюдений. Надо обновить счисление пути. Нас наверняка отнесло на несколько миль.
Брент взглянул на низкое солнце, прыгающее над горизонтом, точно красный шар на веревочке. До времени обсервации осталось меньше часа.
— Так держать.
Раздался грохот башмаков по трапу, из люка высунулся Реджинальд Уильямс. На голове окровавленная повязка, ноги еле держат — хватается за леера. Чернущие глаза смотрят на Брента, будто из могилы.
— Я очнулся от запаха крови, — прошипел он. — Вы потопили эсминец?
— Так точно, командир.
— И ожидаете, что вас за это по головке погладят?
— Я ничего не ожидаю.
— А за то, что добивали уцелевших на воде?
Голос Брента был убийственно спокоен.
— Тоже.
— И кто вам отдал такой приказ?
— Позвольте напомнить: пока вы были без сознания, приказы здесь отдавал я.
— Додумались! Стрелять в беззащитных людей!
Нутро Брента словно опалило огнем.
— Они не люди, а звери, подлежащие истреблению.
Уильямс, не слушая, махнул на свисающее с поручней тело впередсмотрящего.
— Выбросили вымпел, мистер Росс? — язвительно бросил он. — Вполне в вашем духе.
— Этого я обсуждать не стану… — Брент медленно сжал кулаки. — До вашего выздоровления.
— Ну, я давно согласен, американский самурай. Обсудим с глазу на глаз. — Он повернулся к Крому и Юйдзи Итиоке. — Снимите его. Он заслуживает лучшей участи.
Двое проворно поднялись на площадку.
Уильямс вновь перевел взгляд на Брента, но ничего сказать не успел из-за вопля Холлистера:
— Файт их расстреливает!
Все повернулись на корму. «Первый» на большой скорости шел посреди обломков. С борта палили пулеметы, расстреливая плывущих. Затем грянуло шесть взрывов, все догадались: Файт решил закрепить успех глубинными бомбами.
— Семь футов вам, суки! — закричал Брент, потрясая кулаком.
Уильямс, казалось, не верит своим ушам.
— Бог мой! Позаботился называется! Что же это за война, если на ней уничтожают безоружных глубинными бомбами?
Он смотрел на Брента с неприкрытой враждебностью. Взгляды Уилларда-Смита,
— Единственная война, которую они понимают, — тихо ответил Брент. — Она ведется по их правилам. Никаких конвенций, никакого милосердия, никакого рыцарства — такая вот война. — Он кивнул на обезображенный труп впередсмотрящего. — Иной они не признают.
— И мы должны им уподобиться? Не понимаю!
— Расспросите кэптена Файта про его сына. Может быть, тогда вам станет яснее.
На мостике воцарилось молчание, и «Блэкфин» неторопливо вплыл в сгущающиеся сумерки.
3
Первый этап тысячемильного вояжа прошел при хорошей погоде. Пятидюймовое орудие закрепили тросами по осевой линии лодки. Замыкание в проводах нашли там, где и предсказывал младший лейтенант Брукс Данлэп, и питание было наконец восстановлено. Но течь в цистерне главного балласта устранить не удалось, поэтому насосы работали денно и нощно. При такой ситуации лодка не могла давать больше шестнадцати узлов, к тому же приходилось выискивать сравнительно гладкий путь в фарватере эсминца, идущего на пятьсот ярдов впереди.
Командир до середины дня не вставал с койки. На лбу у него была глубокая, до кости, рана, санитары наложили шестьдесят семь швов — неудивительно, что теперь Уильямса изводили дикие головные боли. Тисато Ясуда дал ему сильное успокоительное, и похоронным обрядом на рассвете руководил Брент.
Перед ним лежали пять завернутых в брезент тел, но он произносил надгробную речь по девяти (троих из орудийного расчета пятидюймовки и одного впередсмотрящего смыло волной). Среди погибших были японцы, и, к удивлению стоящих на карауле по бокам от него, Брент прочел на память и христианские, и буддистские молитвы. Христианам посвятил псалмы 106, 23, 24 и 25, традиционно читаемые по «отправляющимся на кораблях в море… что видят дела Господа и чудеса Его в пучине». А цитаты из Проповеди Будды о «четырех благородных истинах» стали последним обрядом по буддистам. Для прощальных панегириков времени не было; по прочтении молитв тела быстро предали волнам.
После обеда Реджинальд Уильямс немного пришел в себя и принялся, точно призрак, бродить по судну, видно, решил продемонстрировать команде, что все еще способен отдавать приказы. С Брентом он разговаривал только по делу. Лицо его при этом оставалось каменным, но в глазах Брент явственно читал ненависть и презрение. Наверно, никогда не сойтись ему с этим человеком.
А Файт, между прочим, добил не всех уцелевших. Четверых подобрал. Зачем, непонятно. Неужели хочет допросить? Но от арабов толку не добьешься. Темные, невежественные, они не разбираются ни в тактике, ни уж тем более — в стратегии. Впрочем, если найти к ним подход, они могут сообщить кое-какие сведения о своих воинских подразделениях и о силах союзников, но на большее неспособны… Кроме того, все они лживы и двуличны — самый гнусный народ на земле. Нет, лучше убивать их на месте.