Испытание страхом
Шрифт:
– Не откажусь повторить, но, боюсь, случай может представиться не скоро. Почему бы немного не потормошить естественный ход событий?
– А не боишься остаться без штанов? – поинтересовалась она с прежней своей насмешливостью. – Ты не знаешь, на что нарываешься…
– Neanche cazza. Вот еще, тоже мне, повод для страха.
– Ну, тогда держись у меня, – фыркнула она. – Сдаем по очереди, я с первой руки, согласен?
Я кивнул.
Сверхспособности… они – как чувства. Мы можем быть не готовыми к любви или ненависти, можем искренне желать полюбить или возненавидеть, но нашим чувствам плевать на это с высокой крыши – мы любим и ненавидим независимо от нашего желания.
Едва я коснулась еще теплой после принтера колоды, то почувствовала какой-то ток, словно все мое тело пронизало высокое напряжение. Я могла вообще не задумываться, сила, исходящая изнутри меня, проходящая через мою татуировку, сама вела мою руку.
Через полчаса я словно очнулась – пока Призрак, голый до пояса и без обуви, вытаскивал ремень из джинсов, я смотрела на карты, еще не перетасованные (была моя очередь тасовать), и думала. Что я делаю? Я хочу показать Призраку свое превосходство? Но мое превосходство – не моя заслуга. Я не знаю, чья – может, Ройзельмана, может, матушки-природы, но не моя. И что я докажу, раздев его и оставшись одетой? Разве это то, что мне нужно?
Я сдала карты – и, зажмурившись, приказала сверхсиле молчать.
Это был поединок на равных – он действительно неплохо разбирался в покере, но и я, даже без помощи сверхспособности, играла более чем хорошо. Наш поединок стал еще интереснее, когда мы оказались в равных условиях. И все-таки он проиграл, хоть я и не пользовалась своей сверхсилой. Расставшись с последней деталью своего туалета, он сел, закинув ногу за ногу, посмотрел на меня и усмехнулся:
– По-моему, ты поддавалась.
– Я просто старалась играть честно, – пожала плечами я. На мне все еще оставались шорты и маечка-топик. – Ты действительно крут.
– Мне показалось, что я чувствую карты, – сказал он. – Но, наверно, это какой-то самообман.
– А как это было? – спросила я, стараясь не смотреть на него.
– Как будто что-то ведет твою руку. Это похоже…
– Будто по пальцам ток прошел, – сказала я тихо, понимая, что это действительно произошло – Призрак почувствовал карты так, как чувствую их я.
– У меня такое случается, когда я что-то собираю или ремонтирую, – кивнул он. – Но не мог же я действительно…
– Почему? – перебила его я, вставая. – Я ведь овладела магией, хотя, конечно, никакая это не магия, а просто еще одна сверхспособность… кстати, о магии…
– Что? – спросил он.
– Помнишь, я задолжала тебе песню? – спросила я, внутренне робея, потому что уже знала, что это за песня. Я никогда ее не слышала, я даже о ней никогда не слышала – память пришла откуда-то изнутри меня. – И танец. У моего народа когда-то давно была одна… песня, за которой следовал танец. И я спою эту песню для тебя. А станцуем мы вместе.
Кажется, он был озадачен:
– Ты будешь смеяться, но я совершенно не умею танцевать, – признался он.
Я улыбнулась, уже слыша странную музыку своей особенной песни:
– Я думаю, этот танец ты знаешь лучше меня. Ведь я его еще не танцевала ни разу, а ты, если не врешь, конечно, перетанцевал пол-Палермо…
И, не дав ему опомниться, я запела:
– Землю ночь накроет звездным покрывалом.Без твоих объятий днем я тосковала,Сильных рук любимых нежное касаньеМожет ли приятней быть в любви признанье?На исходе ночи, словно тень из рая,Из твоих объятий быстро убегаю,Пусть в тоске разлуки день скорей промчится,Чтоб в твои объятья ночью возвратиться…Наследники Гая Муция
Я видел небольшую группу людей. Они были одеты в костюмы Проекта, но я никого из них раньше не встречал, к тому же большинство из них были заметно старше, чем участники Проекта. Люди были напуганы, и почему-то мне это нравилось.
– Разве ты не видишь? – сказала Нааме. – Они напуганы. Они не могут сопротивляться нам. Они всего лишь генераторы страха из слабой плоти…
Она говорила, а я смотрел, как, словно в замедленной съемке, на лицах людей страх уступал место решимости. Я знал, что будет, но не мог помешать этому. Красивая рыжая девушка вскинула что-то, что, как я понял, было оружием. И целилась она в Нааме.
– Нет! – закричал я, бросаясь между девушкой и Нааме. Наверно, следовало наброситься на эту девушку, обезоружить ее, но я не был уверен, что она не успеет выстрелить. Она успела, а я успел заслонить Нааме. О том, что девушка выстрелила, я мог только догадываться – не было ни вспышки, ни звука, ни трассы между стволом и целью – ничего, кроме внезапно возникшей раздирающей боли в груди и понимания, что я выиграл для Нааме несколько секунд.
Я знал, что у нее есть другой или даже другие. Знал, что она меня не любит. Знал – и все равно закрыл ее собой. Я также знал, что выстрел из странного оружия смертелен даже для меня. Я был уверен, что… Я был уверен, что погибну.
Я закрыл ее собой и потом увидел, как солдаты набрасываются на людей, ведущих беспорядочный огонь, а Нааме склоняется надо мной, и от нее исходит нечто такое, что я описать не мог. Мне казалось, что она кричит, кричит, не издавая звука, где-то в безмолвии, в котором обитают наши души, ее душа зашлась в беззвучном крике, увидев, что моя душа, пораженная выстрелом неизвестного оружия, исчезает у нее на глазах…
– Кажется, вы видели кошмар, – сказал мой двойник, сидящий у меня на кровати. Я занимал крохотную одноместную каюту недалеко от огромной рубки подлодки, и, кроме моей версии, кажется, сотканной из космической черноты, других попутчиков у меня не было. Черный Бракиэль был фичей Нааме, а моя фича находилась рядом с ней. Именно потому я не полетел на «Левиафан», как намеревался. Я и так находился с ней рядом, хотя и не видел ее – она запретила мне смотреть до тех пор, пока не «придет в порядок». Я мог слышать ее, чувствовать ее запах, мог касаться ее, хоть иногда она и отстраняла мою руку.
– У вас участилось сердцебиение, – продолжил мой доппельгангер. – И давление подскочило. Мне это не понравилось, вот я вас и разбудил.
– Сколько еще до прибытия? – спросил я, потягиваясь в койке, отгоняя остатки кошмара.
– Сорок две минуты, – последовал ответ. – Через двенадцать минут общий подъем. Советую принять душ: через двенадцать минут напор в корабельной сети упадет.
– Спасибо, – я поднялся и направился в душ. Проклятый сон засел у меня в памяти, как репейник в хвосте дворняги. Кошмар казался слишком ярким, словно и не сном был, а… воспоминанием? Но о чем? Было это с нами когда-то или когда-нибудь случится? Со времени вступления в Проект я научился серьезно относиться к таким вещам, как сны.