Испытание страстью
Шрифт:
Ее вырастили с сознанием необходимости сохранять дистанцию между собой и другими людьми. Это не требовало особых усилий: достаточно было ее манеры говорить и держаться, и большинство мужчин отталкивало полное отсутствие интереса с ее стороны и надежды на успех. Но Алистера ее поведение только подстегивало: он видел в нем вызов и готов был ответить на него. Он не позволил бы ей отступить, и это вынуждало ее признать, что ей и не хотелось идти на попятный. Ей хотелось оставаться здесь и поддаться искушению быть вовлеченной в приключение
В ней были живы воспоминания о том, что он делал с ее телом. Подобную интимность она разделяла с Тарли, но после такой ночи, сидя с ним за завтраком, не испытывала неловкости. С Алистером же чувствовала, как румянец заливает ее лицо, а тело начинает гореть и готово приветствовать его. Почему-то его прикосновения казались более интимными, чем ласки мужа. Как это было возможно?
— Вы хорошо спали прошлой ночью? — спросил он, стараясь привлечь к себе ее внимание.
Она покачала головой:
— Мы оба спали скверно.
Колфилд растянулся на своей стороне одеяла и лежал, опираясь на руку, наблюдая за ней блестящими синими глазами, умевшими видеть слишком многое.
Эти окна души старили его, открывая темные бездны, которых не должно было быть в столь молодом человеке.
— Скажите, что произошло в тот день, когда вы убежали от штурвала? Вы убегали от меня?
Джессика неловко пожала плечами:
— На палубе было слишком шумно, и кипела работа. И я почувствовала… себя выбитой из колеи.
— То, что вы не слышите левым ухом, усилило это ощущение?
Она смотрела на него, подняв брови. Теперь Джессика осознала, что он всегда шептал ей что-то в правое ухо.
— Вы заметили.
— Мне сказал Майкл.
Глаза Алистера казались очень добрыми.
Но говорить на эту тему ей не хотелось. Все в ней противилось подобному разговору, и потому она попыталась обратить его в другое русло.
— Я не убегала от вас.
— Нет?
— Тарли не стало всего год назад.
Его бровь поднялась, а лицо приняло выражение насмешливого изумления.
— И вы решили почтить его память целомудрием? И как долго?
— Двенадцать месяцев, кажется, — ответила она холодно.
— Вы стыдитесь желания, которое испытываете ко мне. Но меня это не останавливает.
Стыдится? Было ли это точное слово? Пожалуй, более подходящим было бы назвать это смущением: Ее воспитали так, что ей приходилось жить по определенным правилам, а роман с Алистером заставил бы ее переместиться на совсем другой уровень, оказаться в другом мире. Вспоминая пришедшую ему на ум аналогию с танцем, она могла бы сказать, что не знает его па и будет постоянно спотыкаться.
— Вы предлагаете пожениться?
Его голос был тихим, а тон язвительным.
— Нет! — выкрикнула она и сама испугалась поспешности своего ответа и пронзительности голоса. — Я не выйду больше замуж. Ни за кого.
— Почему же? Ведь вы были довольны своим первым браком, — возразил
— Между Тарли и мной существовала редкая близость. Он знал, что требуется мне, а я знала, чего он ожидает от меня. Мы сумели образовать удивительно гармоничное единство. Весьма сомнительно, что мне могло бы снова так повезти.
— А для вас много значит отвечать ожиданиям.
Джессика встретила его взгляд. Как и всегда, в том, как он на нее смотрел, был вызов, какого она не встречала ни в ком. Он будто провоцировал ее высказать вслух мысли, которые она редко позволяла себе даже втайне.
— Когда отвечаешь ожиданиям, возникает гармония.
Алистер в задумчивости склонил голову.
— Чтобы оценить гармонию, надо знать, что такое дисгармония.
— Не можем мы поговорить о чем-нибудь другом?
Наступила долгая пауза, потом он сказал:
— Как пожелаете.
Несколько минут она жевала свою порцию хлеба, собираясь с мыслями. Почему ей всегда казалось, будто он видит ее насквозь? Он так и оставался для нее загадкой, и она считала несправедливым такое неравенство.
— Заниматься предпринимательством было вашим выбором?
— Почему бы и нет?
— Вы говорили, что это ваш отец приобрел для вас плантацию и корабль. Я думала, хотели вы этого или просто пошли по пути, уготованному для вас Мастерсоном?
Алистер опустил глаза на свою руку.
— Я ничего не хотел от Мастерсона, но для моей матери было важно, чтобы я принял его дар. Я подумал о сахарном тростнике, потому что знал, что это дело будет доходным, а что расстояние, которое будет при этом нас разделять, Мастерсон одобрит. Долгие годы я был для него источником раздражения.
Джессика вспомнила, что давным-давно нечто подобное говорила Эстер, и ощутила угрызения совести из-за столь жестоких мыслей. Она судила о нем неверно и поверхностно, считая, что у него не было ни вкуса, ни таланта к делам подобного рода. Она сбрасывала его со счетов по той же причине, что и его отец. А также потому, что восхищение Эстер по отношению к нему вызвало у нее раздражение настолько сильное, что, фигурально выражаясь, у нее шерсть поднималась на загривке. Теперь она была готова это признать. Хотя похвалы Эстер ограничивались только словами, которые она произносила мимоходом, у Джессики они вызывали ревность и досаду, будто сестра покушалась на ее права.
— Некоторые отцы считают, будто оказывают благодеяние своим детям, когда выражают свою привязанность столь жестким способом, — сказала она. — Их методы воспитания оставляют желать лучшего, но намерения похвальны.
Что касалось ее собственного родителя, она не приписывала ему столь высоких мыслей и чувств, но это не имело значения.
— И на чем вы основываете эти свои убеждения? — спросил Алистер тихо, но с вызовом. — Вы-то всегда были совершенством. Я же, напротив, всегда оставался далек от этого.