Испытание страстью
Шрифт:
Он напрягся:
— Что это? Что-нибудь важное?
— Я слышала, будто вы собираетесь помериться силами с Регмонтом в боксе?
Майкл поднял брови и ответил:
— Я не нанесу ему увечий. Во всяком случае, не слишком много.
— Я беспокоюсь не о Регмонте.
Майкл понятия не имел о том, что разбудил спящего зверя.
Его губы дрогнули, и он улыбнулся.
От этой улыбки у Эстер занялся дух, и она поняла, как редко видела его улыбку, если видела ее вообще.
— Я не могу решить, — сказал он, — должен ли чувствовать себя польщенным вашим беспокойством или оскорбленным отсутствием веры в мои атлетические возможности.
— Не могу вынести мысли о том, что вы можете пострадать.
— Ради вас я постараюсь защитить себя. Но должен честно признаться, что пострадает ваш муж.
Неужели он всегда позволял себе смотреть на нее так нежно, с такой теплотой в темных глазах?
— Регмонт вполне способен себя защитить.
Майкл нахмурился, прислушавшись к ее тону, и Эстер осознала, что сказала больше, чем собиралась и имела право говорить. Она попыталась отвлечь его:
— Я была очень рада вашему недавнему визиту. Хотелось бы, чтобы вы навещали меня почаще.
— И мне хотелось бы того же, Эстер. — Он говорил тихо, и его вкрадчивый тон намекал на интимность. — Я постараюсь прийти.
Они расстались. От Эстер потребовалось огромное напряжение, чтобы не обернуться и не посмотреть ему вслед, когда она возвращалась в лавку. Одно дело — улучить минутку, чтобы поговорить с зятем, и совсем другое — пялиться на его удаляющуюся спину.
Когда она вернулась к спутницам, леди Бенкотт сказала:
— Титул идет Тарли.
Эстер кивнула, сознавая, какая печаль и какие обязанности сопутствуют этому титулу.
— Если повезет, Эмили, — заметила леди Бенкотт, продолжая разговор, — новая шляпка привлечет его внимание и обеспечит хорошего жениха.
— Если мне будет сопутствовать удача.
Эм сняла еще одну портящую ее внешность шляпу со своих смоляных кудрей.
— Я уже давно восхищаюсь им.
Эстер ощутила острую боль в груди, услышав мечтательность и томление в голосе приятельницы. Она сказала себе, что это всего лишь последствие беременности, а вовсе не серьезное и немыслимое чувство, как, например, ревность…
— Ты хотел меня видеть?
Майкл поднял голову от письменного стола, когда в кабинет вошла его мать. Несмотря на внушительные размеры комнаты, стройная графиня Пеннингтон, казалось, заняла все ее пространство. Таково было действие на окружающих властности Элспет Синклер и ее манер, делавших ее неотразимой. Сила ее воли дополнялась холеной красотой и элегантностью.
— Да.
Майкл отложил перо и встал. Обогнув письменный стол красного дерева, он указал на один из диванчиков и ждал, когда она сядет. Потом с легкой улыбкой уселся напротив.
— Я хотел бы кое о чем вас попросить.
Мать внимательно изучала его лицо. Недавняя потеря любимого сына оставила печаль в глубине ее темных глаз.
— Если в моих силах что-то сделать для тебя, это будет сделано.
— Благодарю вас.
Майкл постарался собраться с силами, чтобы облечь свою просьбу в удобнейшую форму.
— Как вы себя чувствуете?
Элспет переплела пальцы на коленях и вскинула подбородок. Пряди волос на ее висках серебрились, в остальном же лицо не обнаруживало ни малейших признаков старения.
Она оставалась прекрасной и безупречно спокойной.
— Я старалась не докучать тебе и не вторгаться в твою жизнь, но признаюсь, что ты внушаешь мне беспокойство. Ты на себя не похож после смерти Бенедикта.
— Никто из нас не остался незатронутым ею.
С тяжким вздохом он откинулся на спинку дивана.
Этот разговор грозил затянуться надолго. Его мать проявила удивительную сдержанность и терпение, откладывая его так надолго, принимая во внимание ее потребность знать о каждой минуте жизни близких членов своей семьи. В то время как Пеннингтон предавался скорби в деревне, Элспет прибыла в город несколько недель назад и находилась рядом с сыном в ожидании его поддержки. И Майкл пытался оказывать ей эту поддержку, но безуспешно, поскольку был не в силах заполнить пустоту, оставленную смертью брата.
— Мы самым невинным образом, — сказал Майкл устало, — принимали заботу Бенедикта как само собой разумеющееся. Нам никогда не приходило в голову, что однажды мы будем барахтаться без него в попытках избрать правильный курс.
— Ты вовсе не барахтаешься, — возразила Элспет. — Ты сам способен справиться с новыми для тебя обязанностями и ответственностью. От тебя вовсе не требуется, чтобы ты вел дела точно так же, как это делал Бенедикт. Ты можешь сам выбрать путь.
— Пытаюсь это сделать.
— Ты изо всех сил пытаешься соответствовать образу жизни, избранному твоим братом, пытаешься втиснуть себя в прокрустово ложе. Умоляю тебя верить, что ни твой отец, ни я не хотим этого.
Губы Майкла изогнулись в гримасе.
— Нет на свете лучшего человека для подражания, чем он.
Ее рука поднялась и очертила всю его фигуру от башмаков до галстука.
— Я с трудом тебя узнала, когда приехала. Мрачные тона твоего гардероба и скудость украшений… Это не твой вкус.
— Но я больше не просто Синклер, — возразил он несколько воинственно. — Я теперь Тарли и, если будет на то Господня воля, однажды стану Пеннингтоном, а это требует сдержанности и соблюдения декорума.
— Это чушь. От тебя требуются только здравый смысл и чтобы ты был счастлив. Твои удивительные способности и взгляды ценнее титула и слепого подражания брату.
— Здравый смысл и ясный взгляд я еще должен заработать. А сейчас я с трудом ухитряюсь быть на уровне. Понятия не имею, как Бенедикту удавалось справляться со всеми обязательствами. Порой объем работ, которые надо сделать, кажется мне слишком огромным.
— Ты должен больше полагаться на управляющего. Тебе незачем делать все самому.