Испытание
Шрифт:
Добров вызвал Железнова по телефону. Хватов не слышал, что он говорил Якову Ивановичу, но по его лицу понял: и там тоже случилось нечто неприятное.
Дьяченко трясется за свой левый фланг и боится идти вперед, – сказал Хватову Железнов. – Ожидает, видите ли, когда Карпов выдвинется! Над ним все еще тяготеет страх попасть в окружение! – Железнов вызвал Дьяченко к телефону и резко приказал ему: – Наступайте, не дрожа за фланги. Обеспечивайте их и двигайтесь, не снижая темпа… – Он бросил трубку и предложил Хватову: – Пойдем на наш старый энпе. Полезно все-таки посмотреть на события с другой точки.
Когда Железнов с Хватовым вышли в ход сообщения, их догнал дежурный офицер и доложил, что фамилия сапера в почерневшем полушубке – Паршин.
– Паршин?.. – переспросил Железнов. – Неужели Паршин?! Почему же мне не доложили, когда он вернулся в дивизию? Ведь это бывший командир, и я должен был сразу об этом знать. Где он сейчас?
– На перевязочном.
– Ранен?
– Второй раз… Еле-еле его туда отправили, не хотел уходить из боя. В этом бою, говорит, жизнь моя решается.
– Скажите Карпову, – приказал Железнов адъютанту, – чтобы сегодня же сделал мне представление о восстановлении Паршина в прежнем звании.
– Передайте приказание: Паршина вывести из боя и направить в медсанбат, – добавил Хватов. – Вот, видишь, Яков Иванович, как бывает в бою. Человек свою вину кровью искупает и совсем другим становится. А мы подчас сгоряча требуем расстрелять его.
– Надо восстановить его и в партии. – Хватов взглянул на Железнова. – Видимо, у нас с тобой, Яков Иванович, с кадрами дело неважно поставлено. Так и человека потерять можно. А ведь он на нас надеется, как на самых близких людей…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Опираясь на костыль, Вера стояла в коридоре и, прислонившись разгоряченным лбом к холодному стеклу окна, смотрела сквозь медленно падающий пушистый снег на выгрузку раненых.
Поначалу она ожидала, что вот выйдет из какого-нибудь автобуса «ходячий» и уж от него-то она узнает истинную правду, как идет наступление, а может быть, и об отце. Но к ее огорчению на этот раз опять привезли только «носилочных». И это не первая партия, а вот уже третьи сутки – везут и везут. Это еще больше удручало. Лечащий врач сказал ей то, чего больше всего она боялась:
– Сейчас, Вера, вы летать не сможете. – Но, увидев, как преобразилось ее лицо, в несколько повышенном тоне добавил: – Война, Железнова, еще не кончается, и горячиться не следует. Держите себя в руках – вы же летчица!
«Держать себя в руках?.. – Вера мысленно повторила сейчас эту фразу. – Это легко только сказать. На деле – куда сложнее».
На следующий день в отделение поступили «ходячие» раненые. Большая часть их осталась за дверями приемной. Вот туда-то Вера незаметно и проскользнула.
– Не из хозяйства Железнова? – спросила она первого попавшегося ей на глаза. Но, получив отрицательный ответ, тут же задала другой, волновавший ее вопрос: – Наступали?
– Так точно, наступали на Яхрому, – молодцевато ответил совсем юный боец с рукой на повязке. – Поначалу рванули «катюши», потом часа полтора долбила наша артиллерия и авиация, напоследок снова накрыли «катюши» – так что от фрицев остался блин…
Слушая рассказы раненых, Вера впитывала в себя их жизнеутверждающую силу и готова была сбежать, из госпиталя к себе в полк и там среди своих боевых подруг долечиться. И у нее утвердилась мысль, что она там скорее поправится, чем здесь среди стонущих людей и тяжелого госпитального, пахнущего гноем и карболкой воздуха.
– Железнова! К вам пришли! – сообщила дежурная санитарка.
– Ко мне? – удивилась Вера и торопливо заковыляла в другой конец коридора. Навстречу ей шли, облаченные в белые халаты, Аня и Василий.
Подруги, вскрикнув, крепко обнялись.
– Милые мои! Вот не ожидала! Какими судьбами? Откуда? – улыбаясь сквозь слезы, сыпала вопросы Вера.
В свою очередь, не отвечая на эти вопросы, с таким же волнением говорила Аня:
– Ну, как, Верушка, золотце? Кости целы? В порядке? Когда? Когда выпишут-то? Боже мой, как я рада!..
Вера усадила Аню на скамеечку и сама присела рядом.
– Ты спрашиваешь, когда выпишут? Недели через две костыль заменят палочкой и куда-нибудь в тыловой госпиталь для выздоровления. А я и сейчас здорова, только вот рана еще гноится. Если бы не она, то я давно бы отсюда подалась. Вот так в госпитальном и удрала бы. Что вы так смотрите? Не верите? Вот честное слово! У нас в полковой санчасти не хуже. Потом там все свои, родные. Уж они-то, наверное, все сделают, чтобы меня в строй вернуть.
– Ты серьезно или?.. – перебил ее Василий.
– Никаких «или». Вполне серьезно, – ответила Вера и, оглядевшись, не слушает ли их кто-нибудь, заговорила потише. – Недели через две привезите мне верхнюю одежонку. Удеру.
– Не можем, Веруша, – поспешно сказала Аня. – Мы сейчас не там…
Василий посмотрел на нее укоризненно. Этот его взор ясно говорил: «Болтушка ты, вот кто!..» Аня поняла и вслух ответила:
– А что тут такого? Вере можно сказать.
– В чем дело? – Вера удивленно смотрела на них обоих.
– Мы перевелись в другую часть, – поспешил с ответом Василий.
– Куда? Далеко? – Вера умоляюще перевела взгляд на Аню, которая от нее никогда ничего не скрывала. Та, не обращая внимания на жесты Василия, зашептала ей на ухо:
– Мы поступили в «академию» майора Спрогиса…
– Что это за академия?
– Подготавливают туда, в тыл фашистов.
Вера, крепко прижавшись щекой к щеке Ани, зашептала:
– Милые вы мои! До чего же вы оба мне дороги! Как мне хочется быть вместе с вами!