Испытание
Шрифт:
— Беда... — отец смотрел перед собой, — просто беда... Надо поднатужиться. Вывозить пресс. А ежели — шахты?
— И шахты взорвем.
— А Днепровскую? Помнишь, ездили на открытие. По дну реки ходили, а потом вода, вода закипела... бревна поплыли, дороги всплыли пыльные, вместе с конским навозом, с сеном.
— Тоже.
Старик вобрал голову в плечи и замолчал.
— Чего ты, отец! — спросил Богдан, уже влетая в город.
— Долго прожил я... лучше бы раньше в труну. Сколько строили, лелеяли!
— Снова построим.
— Я-то не увижу... не доживу...
ГЛАВА XV
Шевкопляса срочно
— Это он сам устроил, — сказал Рамодан, выслушав Дубенко, — это он нам, помнишь его выражение, «вставил фитиль в оглоблю». То-то он уже две недели беспокоился, нет ли ему пакета Наркомата Военно-Морского Флота.
Ночью к прямому проводу вызвали Рамодана, и ночью же он появился в квартире Дубенко.
— Не выдержал, лично приехал с поздравлением, Богдане. Придется тебе принимать завод.
— Как так, Рамодан?
— Очень просто. Говори спасибо Ивану Ивановичу Шевкоплясу. Приехал с тобой посоветоваться. По-моему, нужно будет рекомендовать наркому главным инженером Тургаева.
— Все совершенно неожиданно, — сказал Дубенко, — ну и Шевкопляс!
— Ругать его подождем, Богдане, — вступился за Шевкопляса Рамодан, — может, такая обстановка на Юге, что в самом деле необходим там такой воздушный бродяга, как наш директор. А здесь мы как-нибудь сами сумеем смотать удочки...
Шевкопляс вернулся из Москвы с видом победителя. Выскочив из кабинки самолета, он прошел к себе, потряхивая снятым с головы шлемом и козыряя встречавшим его.
Когда Богдан зашел к нему, Шевкопляс похлопал его по плечу.
— Пока ты будешь и за главного инженера. Тургаев пусть занимается своим делом. Кажется, он там что-то начинает мерекать с новой машиной, заложите опытную, и пойдет Тургаев главным конструктором.
— Как-то без тебя скучно будет, Иван Иванович.
— Вот это другой разговор, браток, — Шевкопляс подсел к Дубенко, — тебя наверху уважают. Мнения очень высокого. Мне тебя и рекомендовать не пришлось — сразу решили. Так получилось, что вроде я и не нужен. Здесь меня держали вроде в санатории для подкрепления здоровья! Так?
— Напрасно прибедняешься, Иван Иванович.
— Может, и напрасно. Ведь пришлось же поработать Шевкоплясу?
— Пришлось.
— Без дураков только?
— Иван Иванович, — Богдан укоризненно покачал головой, — я сейчас и не представляю, как мы будем без тебя.
— Повернетесь, Богдане! Только прошу, не разваливайте всего. Побеседовал я в Москве с настоящими людьми. Серьезно все принимают, трагедий не разыгрывают. Промышленность эвакуируется по плану. Все расписано. Ну, правда, не аптека, ты сам понимаешь, но дело обходится без паники. Самолеты нужно давать. Так? Как только на новое место приткнетесь, сразу же должно все завертеться. Не мы первые, не мы последние. А пока суть да дело, нужно будет, дорогой директор завода, подготовить для энской авиачасти, согласно общему договору, пятнадцать машинок...
Шевкопляс вытащил из бокового кармана наряд, разгладил его пальцами и передал Дубенко.
— Сам понимаешь, браток, надо уважить, если не старику Шевкоплясу, так уж Чефу... Хороший флот, чорт задери, ведь не проспал он двадцать второе июня... Так?
Через три дня на аэродром пришли два «пээса». Из самолетов, вымазанных черным, белым и зеленым, вывалилась веселая гурьба моряков-летчиков, штурманов и стрелков. Их торжественно встретил Шевкопляс у новых, приготовленных для Чефа, самолетов. Моряки разошлись по машинам, и глаза их зажглись той ненасытной жадностью, которая отличает пилотов, получающих новую технику...
ГЛАВА XVI
«Наш батальон прошел вблизи Золотых ворот, и я смотрел на эти древние серые камни с чувством обиды. В эти ворота вошел Xмельницкий, принесший славу нашему оружию и посрамивший врага. Мы оставили Желтые Воды, Житомир, Новоград-Волынский и входили в Киев.
Не поворачиваются ли твои кости, Богдане, слушая, как шагают твои потомки? Веришь ли ты, что принесем мы славу родной Украине?
Киев! Мой старый дидуган Киев! Сыновьи слезы текут по щекам моим, покрытым копотью сражений. Хочется упасть и целовать землю твою, Киев... Батальон идет, и должен итти в ногу с ним лейтенант Тимиш Трунов. Мой родный дидуган. Как исковыряли тебя, изгрызли. Заставим споткнуться врата у твоего порога. Не узнаю счастливых и радостных улиц твоих, которые я покинул так недавно.
Меня отпустил командир на сорок минут, и я бегу по Крещатику, поднимаюсь, запыхавшись и вытирая пот, к Сенному базару, спешу в тихий Кияновский проулок. Вот и дом наш, где жили мы немного, но хорошо с моей Танюхой, где родилась моя дочка, где обнимала она меня своими пухлыми ручонками. Взбегаю по лестнице и останавливаюсь у дверей. Я знаю, что здесь нет семьи моей, что пуста моя комната, но, видно, в каждом человеке живет надежда на чудо. А может они здесь? О, дай мне такое счастье перед новыми тяжкими испытаниями. Я стучу... Не отворяют. Я стучу громко. Выходит моя квартирная хозяйка. Она часто была сварлива и несправедлива к Танюше, а сейчас она узнала меня и упала мне на шею. Она тоже мать, и ее сын тоже на фронте. Она рыдала на плече моем, а я смотрел, не откроется ли дверь и не раздастся ли знакомый радостный крик: «Тимиш!». Нет... Дверь закрыта, и, постояв в раздумье, я взломал легко ее и вошел. На полу валялись бумажки, и на столе лежало письмо, написанное рукой Танюши. Я схватил письмо, разорвал конверт и прочитал несколько строк. Танюша предчувствовала, что я буду снова проходить через Киев. Я поцеловал этот милый клочок бумаги и спрятал его на своей груди. Он поможет мне в тех тяжких испытаниях, которые выпадут на мою долю. Я не помню, как вышел из комнаты, спустился вниз и шаги мои простучали по щербатым камням мостовой.
Неужели судьба будет так жестока и не соединит нас навеки? Неужели я паду, не прижав еще раз к груди свое счастье? Ведь только начиналась жизнь и ушла... Нет, не ушла... Я ощупываю оружие, которое доверила мне моя родина для защиты Киева, седого Днепра... Слез нет на моих глазах. Они высохли разом... Батальон переходит Днепр, я останавливаюсь на левом берегу и плачу крепко, крепко, но так, чтобы слез моих не видел мой взвод, который уже уважает меня и считает чуть ли не ветераном.
— «Почему мы отходим от Киева, а не остаемся на его обороне?» — так спрашивают меня бойцы. И я отвечаю им: «Потому, что мы долго сражались — командование решило дать нам отдых».
— «Мы не устали, — говорят бойцы, — мы хотим защищать Киев вместе с теми, кто остается здесь». Я понимаю их. Они не могут покидать реки, вспоившей их дедов и отцов. Им больно и горько...
Страх перед немцем давно ушел, усталость скрывается, и я верю, — крепнет в войне дух, который в конце концов принесет нам победу. А пока... горит ридна Украина, пылают хаты и поля, топчет землю железо, улетают птицы. Носятся над Украиной только птицы огня и металла, и жаль до обиды, что больше среди них черных»...