Испытание
Шрифт:
Белан выхватил из кармана пачку папирос, бросил в рот папироску и зажал ее крепкими белыми зубами.
— Через час эшелон будет отправлен, товарищ Белан?
— Не нажимайте на психику, товарищ Дубенко... В крайнем случае...
— Выйдите отсюда, — процедил Дубенко, стискивая зубы, — и если я увижу вас еще на заводе...
Белан хотел снова возразить, но, поймав что-то страшное в глазах Дубенко, приподнялся, вынул изо рта папироску, сжал ее в кулаке и вышел из кабинета.
— Теперь мы никогда не получим вагонов, Богдан Петрович, — простонал Данилин, взявшись за голову, — без Белана мы погибли.
Дубенко
— Белан срывает план эвакуации, — сдерживая грозные нотки, сказал Дубенко Рамодану. — Срывает. Первый эшелон еще не отправлен... Вагоны были занаряжены... Я его выгнал. Что? Кто будет организовывать транспорт? Через час эшелон должен уйти с территории завода.
— Но еще нет вагонов.
— Они будут.
Данилин ушел. Дубенко позволял Трунову с просьбой помочь. Тот обещал. Потом Богдан вызвал Тургаева, и они составили почасовой план погрузки оборудования и материалов. Тургаев должен был сегодня вытянуть из города четыре железнодорожных состава.
Дубенко вызвал четырех комсомольцев, работающих в термическом цехе. Они жили в поселке «белых коттеджей» и имели свои мотоциклы. Он поручил им наблюдение за подачей подвижного состава и паровозов на заводскую ветку. Сейчас они должны были выехать с его письмами к генералу Трунову, в горком партии, к начальнику дороги. Комсомольцы, крепкие, преданные парни, злые после разгрома «Поселка белых коттеджей», лихо повернулась на каблуках, и вскоре три мотоцикла вынеслись из заводских ворот.
— Вы останетесь при мне, — сказал Богдан четвертому. — Горючее есть, машина в порядке?
— Полный порядок, — приложив руку к козырьку, ответил паренек, очевидно, осчастливленный своим новым назначением. — В цехе-то делать почти нечего. Сворачиваемся, товарищ директор.
— Не жалко бросать завод?
— Что поделаешь. Не иголка — не потеряется.
— А если вас на фронт?
— Так и придется. Меня со спецучета снимают. Говорят, на Урале мастеров по термитной хоть отбавляй... — паренек несколько замялся, — вот хотел бы вам сказать, Богдан Петрович.
— Говори.
— Отправляются эшелоны с оборудованием, материалами, людьми... неправильно...
— Почему?
— А продукты? Их хотел Белан переправить предпоследним эшелоном, а по-нашему, лучше при каждом составе цеплять вагон с продовольствием. Женщины пугают, что по пути тридцать рублей литр воды, а на Урале зимой снегу не выпросишь, такой народец.
— И ты слушал такие глупости?
— Слушать все приходится. Не придавал значения.
— С продовольствием наладим, рассредоточим. Насчет воды в тридцать рублей — вранье... Пойдем-ка со мной на демонтаж.
— Глаза бы не смотрели, — сказал комсомолец, — вроде кожу сдирают. Неприятно.
— Приятней, конечно, строить, чем ломать. Так воспитались мы. Но иногда родина может предъявить и другие требования. Так-то, товарищ. Не так давно и я был комсомольцем, когда только-только начинали закладывать первый котлован на площадке завода...
Когда Дубенко прибыл на завод, там уже «вырывали» из фундаментов оборудование и тащили его к выходу. Потом поднимали на грузовики и подвозили к площадке железной дороги. Работали гуртом, на полном мускуле, но лица рабочих осунулись, почернели. После «перекурки» они зло мяли окурки и, затоптав ногами, шли к очередному станку. Рабочие искоса поглядывали на Дубенко, в надежде найти ответ на мучившие их вопросы. Теперь никто не спрашивал, как раньше: «А может, не тронем завода, а может, не дойдет сюда герман?». Эти честные и умные люди, связанные общим принципом жизни, ничего не сказали Дубенко. Вот одна группа подошла к станку, возле которого, ссутулив узкие плечи, стоял Хоменко.
— Осторожней, — сказал тихо Хоменко, — а то молотком по голове. Убью...
— Не убьешь... — сказал без улыбки коренастый токарь-лекальщик с седыми висками.
Лекальщик поплевал на ладони и принялся рубить зубилом запеченный ржавчиной болт крепления. Тихий, уловимый только обостренным слухом специалиста, звук заиграл в станке. Хоменко отстранил плечом лекальщика и закончил его работу. Выбили костыли из бетона и по общей команде принялись подваживать станок.
Включили рубильник. Цех осветился. Лампы, их было немного, горели слабо. На полу, расчерченном белыми линиями, там, где день назад матово поблескивали автоматы, шеппинги, револьверные, фрезерные станки — новое оборудование, детище последней пятилетки, — серели призмы и квадраты бетонных площадок, фундаментов и рваные дыры. Тусклый свет электрических ламп освещал это печальное кладбище. Гулкое эхо сопровождало каждое движение демонтажников.
Крикнул паровоз, зашипел. Отдаленно звякнули тарелки буферов. В цехе появился один из комсомольцев мотоциклистов. Разыскав Дубенко, он передал ему пакет. Платформы пришли. Комсомолец сопровождал их до самого завода.
На погрузке распоряжался Рамодан. Одна из погрузочных бригад рубила ветви акации. Они предназначались для маскировки оборудования. Стучали топоры, с шумом падали ветви. Их волочили к платформам. Акации стояли как бы с отрубленными руками. Рамодана не волновало это. А ведь он сам сажал деревья, и когда, в засушливое лето, они стали подсыхать, Рамодан организовал поливку, спас деревья.
На платформах, между станками, наскоро сбивали из теса шалаши, обшивали толем. Черные конусы торчали из-за зеленых ветвей, как вигвамы кочевников.
— Про Белана знаешь? — спросил Дубенко Рамодана.
— Знаю.
— Как?
— Вижу результаты.
Рамодан указал на платформы, кончавшие погрузку.
— Надо ночью еще сто вагонов погрузить, — сказал Рамодан. — С первым эшелоном даем два вагона муки, сахара, крупы. С остальными тоже по два вагона продовольствия. Сейчас из города звонили. Предлагали забрать двадцать тонн колбасы и сто тонн крупчатки. Ну, куда все будешь девать?...
Мелкий дождь застучал по крыше пакгауза. На небе засверкали бенгальские огоньки от разрывов зенитных снарядов. Отдаленно, тревожно и разноголосо загудел город. Рамодан прошел в конторку, соединился с заводским штабом ПВО. Из города передали сигнал «воздушной тревоги». Завыли сирены. Разрывы приближались. Послышался гул. Все тот же знакомый гул немецких «юнкерсов». Заработали автоматы, установленные на кромке аэродрома. Ках-ках-ках! Ках-ках-ках! Но вот резнули воздух удары дальнобойных. Со свистом понеслись вверх снаряды. Мотор гудел над головой. Погрузка не прекращалась. Рабочие молча втаскивали на платформы станки, покрывали сверху тавотом. Нежные части дополнительно накрывали плотной бумагой.