Испытатель истории. Войны и миры «попаданцев»
Шрифт:
— Нет, конечно. Все равно большой шаг вверх получается. Продуктовый паек прибавляют — масла, мяса и крупы вдвое больше положено по карточкам, два яйца в неделю, сахар… Опять же штаны и рубаху выдают не два раза в год, а три, ботинки каждый год новые, лекарства разные… — Виктор вдруг понял, что солнце почти закатилось, и заторопился: — Извиняйте, добрые люди, мне бежать надо. Когда стемнеет, полицаи могут задержать и на всю ночь в участок запереть.
Он объяснил про собранные в лесу витамины для старых больных родителей. Сочувственно покачав головой, большой мужик — остальные называли его Петровичем — достал из кармана плаща завернутый
— Держи, парень, угости родителей, — сказал Петрович. — Это наши… как бы сказать… украинские гостинцы. Сало там, колбаса. А завтра наведаемся к тебе в магазин, книжек интересных купим.
— Книжки будут очень интересные, — подозрительно подрагивающим, словно от лютого бешенства, голосом произнес дядька в кожаной куртке. — Где твой магазин, на Театральной?
— Площадь называлась Театральной в глубокой древности, еще до освобождения от большевистской тирании, — снисходительно усмехнулся Виктор. — Теперь она ГерманГерингПлатц.
Сзади затрещали кусты, и откуда-то появилась поздняя компания: тот самый квартальный с француженкой, которые вечером заходили в магазин Стивенса, а с ними еще два полицая и девка из славянок. Ясное дело, гулянку затеяли. Молодцы, мужики, арийку на такое дело уговорили, пусть даже из второсортных…
— Кто такие? — строго рявкнул полицай с нашивками околоточного. — Аусвайс, шнеллер!
— Мы с Украины, пан полицай, — залебезил Петрович, низко кланяясь. — По торговым делам посланы канцелярией херра гауляйтера… Прошу до нашей телеги. Там и аусвайс, и горилка найдется, и закуска добрая.
Услыхав про горилку и закуску, околоточный повеселел, но веселья ему и без того хватало, так что на ногах едва держался. Покачнувшись, он неловко задел дерево и разодрал об острый сучок рукав на локте. Компания шумно удалилась за деревья, а Виктор торопливо припустил в сторону станции. За спиной завизжали женские голоса, потом все затихло.
Бегал Виктор плохо — на сотом метре стал задыхаться, на двухсотом сильно закололо в боку. Но все-таки успел на штрассенбан и домой добрался без ненужных приключений.
Когда электрический вагончик высадил последних пассажиров на станции в глубине русского гетто «Норд-Ост», снова хлынул проливной дождь. В небе сверкали блитцы. Дежурным полицаям лень было вылезать из будки, так что промокший насквозь Виктор, ни разу не задержавшись на проверках аусвайса, проскользнул в подъезд древнего дома. Пнув особо наглую крысу, он поднялся на третий этаж.
Дверь открыл своим ключом, чтобы родителей не беспокоить. Слабые совсем, ходить им трудно, просто чудо, как они до пятидесяти дожили…
Старики не спали, уныло сидели на табуретах, слушая радиотрансляцию. Певучий женский голос жизнерадостно рассказывал о грандиозных успехах германской науки — с астродрома на полуострове Флорида завтра будет запущен штерншифт «Вотан-3» к планете Марс. Экипаж штерншифта составляют восемь астронавтов под командованием штандартенфюрера СС Вернера фон Ламбрехта.
Когда Виктор выложил на стол свои трофеи, мать привычно запричитала: мол, напрасно сынок шастает по лесу, здоровье себе портит из-за двух стариков, которым все равно мало осталось. Ведь если прихворает, то никаких денег на лечение не хватит, и работу потеряет, и помрет под забором…
— Не надо, мама, все в порядке, — стараясь казаться веселым, отмахнулся Виктор, стягивая мокрую одежду. — Дождь был теплый, не сильно простужусь. Лучше пожуйте ягод, из грибов похлебку сварите — вам подкрепиться надо.
— Зачем нам это, — еле слышно пробормотал отец. — Тебе надо получше питаться. Может, доживешь… увидишь лучшие времена.
Они совсем утратили желание жить, это Виктор заметил еще прошлой зимой. Да и какое может быть желание после двенадцати часов у конвейера.
— Подбодрись, батя, — строго сказал сын. — Через два месяца сдам экзамен, получу первую категорию, будем получать хороший паек, лекарства смогу купить. Подкормлю, поставлю вас на ноги.
Радио заговорило о новом призыве туземцев в колониальные части вермахта — знаменитые войска «хиви». Солдатам из унтерменшей третьей-четвертой категорий полагалось усиленное питание, хорошее денежное довольствие, дополнительный комплект карточек на любого члена семьи, даже боевые раны лечить будут за казенный счет. Отслужив три года, унтерменш переводился в следующую категорию.
Поневоле Виктор задумался: звучало очень заманчиво. Конечно, колониальных солдат посылают в самые нехорошие места, где выжить непросто. Несмотря на все строгости, в народе поговаривали о карательных операциях в азиатских и африканских странах, где до сих пор сопротивлялись Орднунгу разные дикари вроде китайцев. Да и в Сибири, по слухам, банды большевистских варнаков постреливали в тайге. Но с другой стороны, лишний паек спасет родителей.
Он не стал ничего вслух говорить, но про себя твердо решил: если не сдаст экзамен на первую категорию, завербуется в армию. В конце концов, он грамотный, даже по-немецки хорошо говорить научился — может быть, удастся пристроиться в тылу. Говорят, штабные писаря в армии лучше всех живут. Хотя, с другой стороны, Петро Стрельченко, первый дворовой драчун, записался в хиви, а через год вернулся в ящике цинковом…
— Что ты принес?!
В отцовском голосе прозвучал такой ужас, будто в кульке из коричневой бумаги скрывалась ядовитая змея. Мать прибежала из кухоньки, даже соседи по коридору насторожились. Отец моментально накрыл подарок украинцев тарелкой и велел запереть дверь. Лишь после таких мер предосторожности он показал жене и сыну чудо, про какое они до сих пор только в старинных книгах читали.
Большой шматок сала, кусок настоящей вареной колбасы, головка чеснока и — самая невидаль — полбуханки настоящего белого хлеба. В этот вечер семья Лаптевых пировала: грибной супчик, ягоды с витаминами и дары украинской деревни. Родители с трудом жевали беззубыми челюстями нарезанное тонкими ломтиками сало, но колбасу скушали успешно. На изможденных лицах появились жалкие подобия счастливых улыбок.
После ужина Виктор убрал остаток сала в кулек и заметил обрывок, покрытый типографскими буквами. Наверное, оторвался от газеты, которую тот мужик в карман спрятал. На лоскутке подмокшей бумаги был нарисован солдат, втыкающий штык винтовки в оскаленную пасть. Голова солдата и корпус обладателя пасти остались за пределами обрывка, так что не понять, чей это солдат и кого принуждает к покорности. Перевернув бумажку, он обалдел: здесь была часть газетной колонки, где говорилось о выступлении товарища Ста… — конец имени не виден — на XVIII съезде. Из неоконченной следующей фразы Виктор понял, что делегаты долгими овациями приветствовали горячо любимого вождя.