Испытательный срок
Шрифт:
— Я ж тебе сразу говорил! — Ромка, несмотря на боль в челюсти, высказался довольно эмоционально. — Мы ж ему обещали!
— Да ладно… Пусть спасибо скажет, что почки не опустили и вообще не хлопнули… Куда его отпускать? Чтоб завтра он снова басмачил? Ну на хрен… Ничего, за Бараева пару годков скостят. Так что все по-честному.
— По-честному, да не совсем, — не унимался Ромка, — Гаджи в зоне и трех дней не протянет. Бараевской братве уж всяко шепнут, кто настучал…
— Да и черт-то с ним, — Туманов раздраженно пнул камень ногой. Тот долетел аж до общежития, находившегося метрах в сорока. — Рано или поздно все равно завалят. Пусть радуется, что ему захват заложника не вешаем… Если один бандит другого укокошил
Рома покосился на коллегу-миротворца. Тот курил слишком нервно, не как обычно. По тому, как человек обращается с сигаретой, иногда можно сделать выводы о психологическом состоянии.
— Погоди… А зачем ты вообще следакам о нем сказал? Отпустили бы по-тихому.
— Ну на фиг такие амнистии. Парня ФСБ разыскивает, проведают, что он у нас сидел, измену родине пришьют. А они точно проведают.
— Да ничего нам не пришьют… Ты понимаешь, что это… это, — Рома запнулся, подыскивая нужное слово.
— Ну что это, что?
— Свинство это сказочное. Если не сволочизм…
Туманов затушил окурок о подошву, резко поднялся со скамейки.
— Ром, ты чего — дурак? Демократов наслушался? Про либеральные ценности? Парень, здесь война, хотя и мир. А на войне одно правило — если не ты, то тебя! Врубаешься? Ставь жестче ракетку! Соберись, салабон!
— При чем здесь демократы? Либо ты порядочный, либо нет.
— Ты это Бараеву расскажи. Если не мой сволочизм, он бы еще три года смертников засылал! Успокойся. Цель оправдывает средства… А с Гаджи мы в расчете… Он бы с тобой в такой ситуации торговаться не стал… Про тушенку не забудь.
Туманов, прихрамывая на левую ногу, направился в здание штаба.
Рома перевел взгляд на зиндан.
«Черт его знает… Может, Глеб и прав».
Транспортировка задержанных боевиков — штука засекреченная. Чтобы соратники не отбили по дороге. Но все равно время от времени отбивают, что напоминает о старой истине — секрет остается секретом до тех пор, пока он никому не нужен.
Гаджи увезли на следующий день. Старшие братья не присылали за ним транспорт, доверив, а точнее переложив эту почетную миссию на бойцов отряда. К зиндану подогнали «УАЗ» с бронежилетами на боковых окнах, сунули в «стакан» задержанного и рванули с максимальной скоростью в районный центр. Рядом с водителем сел Фокин, сзади Глеб. Их собирались допросить об обстоятельствах задержания, поэтому пришлось ехать. Договорились, что эпизод с Дилей они озвучивать не будут.
Накануне Ромку допросили. Он, как и обещал, подтвердил слова Туманова, что «Ниву» они досмотреть не успели по причине приступа рвоты. Уточняющих вопросов о тушенке ему не задавали. Просто записали показания.
Гаджи, понятное дело, возмущался непорядочным поведением подлых оперов, кричал, что за него отомстят, и все такое прочее, но Глеб коротко велел заткнуться.
Когда выезжали с территории отряда, Гаджи заорал кому-то по-дагестански, рассчитывая, что его крик пробьет стекло «стакана». Ромка по инерции выглянул из-за висящего броника на улицу. И пересекся взглядом с малопривлекательной личностью, торчавшей метрах в десяти от шлагбаума. Выражение лица незнакомца не радовало окружающий мир позитивом. Скорее, наоборот — с таким обычно встречают идущую в атаку толпу футбольных хулиганов. Личность была не одна. Еще несколько местных парней характерной наружности сидели на травке.
— Чего он проорал? — спросил Ромка у водителя, немного понимающего местные диалекты.
— Что-то про месть. Они все время орут про месть. Не обращай внимания.
В дороге и райцентре никаких происшествий не случилось. Гаджи с героином передали из рук в руки, следователь допросил оперов по обстоятельствам задержания и отпустил с миром. Исмагилов еще раз пригрозил последствиями и еще раз получил от Туманова рекомендацию заткнуться и радоваться, что не убили.
В отряд вернулись после шести. Фокин отправился на доклад к Миронову о выполнении задачи. Упомянул о незнакомце и звонке Гаджиева брату. Шкафыч встретил известие без восторженных криков радости.
— Скорей всего это и был брат. Встречал… Он вас видел?
— Меня точно.
— Плохо… Как бы пакость не сделал, тут народ горячий, им до наших комбинаций дела нет… Вот что… Собирайтесь с Тумановым на дембель. От греха подальше. Я договорюсь в штабе о подмене. План по подвигам вы и так выполнили. Хотя поимку Бараева ФСБ на себя запишет. Уже намекнули. Ну да шут с ними… Мы ж не за медали. Да, и давайте без отвальной.
— Конечно… Мы ж понимаем. Люди взрослые.
Отвальная проводилась в точном соответствии с давно устаканившимся ритуалом. Первый стакан всем отрядом — по поводу, второй — быстренько, чтоб пуля не пролетела — дабы повод был всегда, а чуть погодя — молча! — и третий… После третьего основательно закусили, а после четвертого мероприятие постепенно приобрело свободный характер. Под потолком повис густой табачный туман, окурки тушили уже не в консервных банках, а прямо в тарелках, и пили не из своего стакана, а из того, который ближе. Фальшиво забренчала расстроенная гитара. Собравшиеся разбились на небольшие группы, где, независимо от их состава, разговоры неизбежно скатывались к самому главному в их жизни — к работе. И лишь изредка к искусству.
— …Прикинь? Сама, стерва, мужа сдала, и сама же потом на следака жалобы катает! Мало он ее валтохал.
— Это что… — по-дирижерски взмахнул рукой Шевченко, — в Южном районе прошлой весной вообще улет был. Мужик — слепой! — жену свою в измене заподозрил. Решил проверить… Вернулся домой раньше обычного и в шкаф залез. И действительно — его благоверная с хахалем заявляется. Приняли они, стало быть, горизонтальное положение и приступили к процессу. Тут слепой из шкафа и вывалился… Уж не знаю, каким макаром, но он этого любовника поймал и придушил. В своей-то квартире на ощупь мог пройти, а здоровьем Бог не обидел. Ручища такая, что в браслет не влезает… Точно говорю! Мы, когда его в изолятор отвозили, две пары наручников надевали… Ну, стало быть, встал вопрос: что делать с трупом? Сначала они вдвоем с супружницей заволокли его в ванную, перерезали горло и кровку спустили. А потом мужик заперся с трупом в туалете, отрезал ножом по кусочку и спускал в унитаз… Больше суток просидел за работой, прикиньте? Вслепую. Потом кости покрошил топором, сложил в мешок, туда — гантельку десятикилограммовую и ночью — в реку с железнодорожного моста… Криминальное чтиво!
— И как раскрыли? — спросил кто-то из мужиков.
— Сам поутру с повинной пришел. Крыша, наверное, поехала… Так я к чему? Жена его не выдала! Не знаю ничего, и баста… У нас с мужем, типа, любовь, а потому в семье все тип-топ. Полный абажур, как говорят французы… Только когда им очняк устроили, раскололась. Вот и пойми этих баб, да?
— Очняк со слепым? Это сильно…
Выслушав очередную любовную историю, Глеб заметно помрачнел, словно и был тем самым слепым мужем. Поискал глазами Ромку.
Тот сидел отдельно от всех и тоже не веселился, хотя дембель — это всегда праздник. Тарелка перед ним была пустой, что во время поголовной пьянки считается моветоном.
Туманов подсел к нему.
— Ну что? Голова обвязана, кровь на рукаве…
Роман лениво покосился на рукав тельняшки, запачканный маслом от шпрот.
— Ты из-за Гаджи, что ли?.. Понимаю. Будущий борец за чистоту рядов не способен на бесчестный поступок.
— При чем здесь чистота рядов? Иногда палачи бывают порядочней врачей.