Исследование авторитарной личности
Шрифт:
Самая мягкая форма техники террора, которую использует Томас, а также другие фашисты, – это трюк «если бы вы только знали», т. е. внушение таинственных опасностей, о которых знает только оратор, простой же человек почти не может себе и представить их; они слишком неприличны, чтобы их обсуждать публично.
Намеки на будущее, на то время, когда станут известными факты, на которые теперь только намекают, или намеки на конечный день расплаты, вызывают любопытство и искушают толпу примкнуть к движению или по крайней мере читать публикации в надежде когда-нибудь быть «посвященными в тайну», если они просто делают то, о чем говорит и пишет агитатор.
Простой интерес к тому, что люди узнают о будущем, создает своего рода эмоциональную связь между агитатором и слушателем. Этот механизм повсюду применяется в рекламе и является невинным поверхностным аспектом техники намека.
Привлекательность намека растет вместе с его неясностью. Она позволяет безудержно разыгрываться фантазии и возбуждает различного рода спекуляции, которые постоянно усиливаются, потому что массы сегодня, так как они чувствуют себя объектом общественного развития, хотели бы охотно знать, что разыгрывается за кулисами. К тому же они склонны превращать анонимные процессы, в которые вовлечены, в личностные понятия заговоров и путчей злых сил, тайных международных организаций и т. п. Техника намека основывается на распространенном в современной массовой
Утверждение, что фашистские организации, такие, как крестовый поход Томаса, занимаются шантажом, нужно воспринимать серьезно. Оно не только обращает внимание на их жестокую практику террора и на преступников, которых всегда можно найти в подобных движениях, но и обнажает их социологическую структуру, репрессивный, исключительный характер их тайных групп. С полным правом можно предположить, что будущие последователи, если даже и неосознанно понимают этот аспект всех фашистских движений, полны желания относиться к организации, быть членом закрытой группы. Для пробуждения этого желания, делающего очевидным фактом силу притяжения молодежных банд для подростков и, по-видимому, для взрослых, трюк «если бы вы только знали» является решающим. Намек служит средством внушить людям чувство, как будто они уже являются членами той закрытой группы, которая делает все, чтобы их завлечь к себе. Предположение о том, что ты что-то понимаешь, что не может быть свободно высказано, так сказать, подмигивание, предполагает своего рода согласие посвященного, имеющее тенденцию к тому, чтобы сделать оратора и слушателя соучастниками17. Подтекст этого согласия остается всегда угрожающим. Намеренно невысказанное – это не только знание о чем-то слишком ужасном, чтобы быть высказанным открыто, но и ужасное, которое сам хотел бы совершить, но в этом не признаешься, а выражаешь лишь через намек. Трюк «если бы вы только знали» обещает открыть тайну тем, кто присоединится к шантажу и заплатит свою «десятину», но оратор намекает и на обещание, что вступившие станут однажды участниками ночи длинных ножей, утопии шантажа.
Кроме того, метод намека является угрозой для всех тех, кто исключен из этого «шепота», кто якобы не знает, «что я имею в виду». Ее часто выражают антисемитские листовки, приглашая своих читателей передавать материал «только неевреям».
Характерной для трюка «если бы вы только знали» является следующая цитата: «Бог обращался к этому народу. Он говорил долго, но народ не хотел слушать. Народ его не выслушал. Проповедники отвернулись от Бога. Конечно, я не имею в виду их всех, но я думаю, Вы знаете, кого я имею в виду; масса людей отвернулась от Бога, дельцы отвернулись от Бога. Бог печалился все эти годы об Америке, чтобы она возвратилась, чтобы слушалась. Теперь вот приговор вынесен. Он позволил коммунизму прорваться. Вы его повсюду найдете, мои друзья». Однако, хотя противник везде, он не выделяется, а остается скрытым, так же как и смысл обвинений Томаса скрыт за намеками. Как все фашисты, Томас подчеркивает дихотомию черного и белого между другом и врагом, но разрешает обеим категориям переходить друг в друга. По-видимому, путаница должна стимулировать амбивалентные чувства слушателей. «Дьявол – трус. Он действует скрытно, в темных местах и за закрытыми дверями и толстыми стенами. Но Иисус действует, слава Богу, при дневном свете. Итак, я хотел бы, чтобы Вы запомнили совершенно коварное послание. Бог всегда обнаруживает эти злые силы и заставляет их делать днем то, что они хотели бы делать в полуночные часы, когда все замирает». Это божественное деяние – собственно, то, что Томас все время обещает делать сам: рассказать общественности о злых силах. Но он предпочитает намеки, делает это, так сказать, за «закрытыми дверями и толстыми стенами». «Мой друг, повсюду в США, где бы мужчины и женщины ни проповедовали сегодня Евангелие Сына Божьего и где они всегда предупреждают о грозящей опасности коммунизма, мы находим священника, на которого нападают и вы находите силы, которые для этого используются, чтобы опорочить фюрера. Как раз теперь вы видите из вчерашней вечерней газеты, как на юге Калифорнии некоторые власти разрабатывают и финансируют ужасную программу, чтобы опорочить каждого видного священника в южной Калифорнии, и как они финансировали людей, чтобы нападать на выдающихся священников южной Калифорнии». Такое утверждение, которое, конечно, не менее неясное, чем скрытые углы «тех злых сил», дает возможность с уверенностью сделать вывод о том, что согласие между Томасом и его слушателями присутствует всегда там, где он делает намеки и ссылается на евреев, что они являются некоторой силой. Подчеркивается угроза против них уже тем, что он избегает в экзотерических речах слово «еврей», в то время как употребляет слова «коммунисты» и «радикалы», а называет их только «те силы». Он допускает, что каждый знает, что они собой представляют, поэтому о них даже не обязательно упоминать, они являются уже заранее осужденными. Таким образом, даже факт, что при демократии официальное общественное мнение не допускает незамаскированных антисемитских замечаний, превращается в собственно антисемитский инструмент.
Трюк «Грязное белье»
Обязательным добавлением к намеку является настоящее или воображаемое разоблачение. Томас часто использовал обещание «если бы вы только знали» в своих речах по радио и объявлял эту историю потом в своей церкви. Здесь ясно проявляется связь трюка с коммерческой рекламой: публика, которой, так сказать, разрешается заглянуть тайно за кулисы и узнать секретные события, по-видимому, разделяет привилегию точно информированных. Эта идея напоминает об упомянутом выше тезисе «быть в группе».
Чтобы понять психологическое значение этой техники, нужно рассмотреть пропагандистские разоблачения в отношении их особого содержания. Оно исходит в большинстве случаев из среды болтунов
Психологические реакции, вызываемые трюком «грязное белье», можно сравнить с определенным поведением, которое наблюдается у многих людей, когда они ощущают плохой запах. Очень часто они не отворачиваются, а жадно вдыхают испорченный воздух, обнюхивают вонь, и в то время как они жалуются на его спертость, делают вид, что они его идентифицируют. Не обязательно быть психоаналитиком, чтобы предположить, что эти люди неосознанно наслаждаются плохим запахом. Очень похоже обстоит дело с притягательной силой скандальных историй. Негодования по поводу возмутительного события являются в большинстве случаев необоснованными умствованиями. В действительности слушатель забавляется их описанием, и, по-видимому, таинственные и запрещенные деяния, разоблачением которых он возмущенно наслаждается, как раз и являются тем, чем бы он сам с удовольствием занимался.
Этот механизм стал в такой степени автоматическим, что лишь из простого акта разоблачения (не важно, что разоблачается) уже возникает удовлетворение. Разоблачение само по себе воспринимается как выполнение обещания и приобретает почти торжественный характер, который может быть окрашен религиозными воспоминаниями.
В этом состоит объяснение одного из самых странных явлений трюка «грязное белье»: удивительное несоответствие между объективным весом сообщенных фактов и психологическим влиянием, которое они приобретают. По крайней мере профашистски настроенный слушатель с готовностью, без проверки принимает любую скандальную историю, даже самую глупейшую, как сказку о ритуальном убийстве. Кроме того, он обобщает случаи, которые могут иметь место при любой политической системе, в то время как рассматривает их как типичные для демократии, особенно из-за ее «плутократической» природы. Он возмущается фактами, при ближайшем рассмотрении оказывающимися весьма невинными или однозначно относящимися к частной жизни, в которую никто не имеет морального права вмешиваться. Так, в последние годы Веймарской республики огромную роль в нацистской пропаганде сыграла шуба берлинского бургомистра, который получил ее якобы как взятку. Хотя владение шубой едва ли может считаться роскошью, но важным было само разоблачение, а не факт.
Обычно вскрытые скандалы являются совершенно нетипичными и ни в коем случае не характеризуют только тех, на которых клевещут. Еще большую пользу извлекли нацисты из случаев коррупции, в которых были замешаны еврейские семьи Барматов, Кутицкер и семья Скларек. В то же самое время как следствие тех же экономических условий имела место еще более худшая коррупция – случаи с Лахузен и афера Нойдека, которая касалась подкупа самого рейхспрезидента Гинденбурга. Но эти факты замолчали, о них было мало известно. Это, возможно, отчасти объясняется тем, что в последние годы Веймарской республики реакция имела в своих руках больше общественных средств коммуникаций. В общем, кажется, любовь к проветриванию «грязного белья» больше характерна для реакционеров, чем для прогрессивных людей. Для этого, вероятно, имеются различные причины: тенденция сваливать социальные проблемы на частную ответственность, общее репрессивное настроение, которое склонно замарать любого, радующегося жизни, вместо того чтобы доказать свою деловитость, а также утонченная спекуляция на определенных инстинктах разочарованных масс. Те, кто не хочет изменения условий, всегда готовы свалить вину за любое зло на тех, кто не придерживается существующих моральных норм. Лицемерие – это привилегия конформизма.
Оно не отсутствует в арсенале Томаса. В его случае между тем простой мотив наслаждения, получаемого путем пикантных разоблачений, затмевает все другие. Хотя он особенно любит представить коммунистов как банду разнузданных преступников, его едва ли трогает, кому вредят скандальные истории, распространяемые им, – другу или врагу. Иногда он описывает самого себя как жертву злых языков. «Я никогда не забуду мой первый случай, когда я выступал в качестве пастора в Сан-Педро, и положение, в котором я оказался, когда прибыл и был вовлечен в ужасный спор о вопросах морали. Обо мне потом писали в бульварной газете, это был мой первый опыт, связанный с моральным положением. Они использовали преступника, который симулировал обращение в христианскую веру, но он был послан этими людьми, чтобы собрать сведения и очернить меня; они опубликовали все возможное обо мне, что только могли выдумать; но в течение года я узнал, что это было. Я установил, что один мужчина, который действительно принадлежал к криминальному миру того города, оплатил все это. Я благодарю Бога, моего Господа и Спасителя, что он помогал мне во всех битвах, которые я выдержал в моей жизни». Любопытство, которое Томас вызывает ссылкой на газету, он компенсирует скандальными историями, рассказываемыми о других, среди которых выделяется прежде всего выдуманное распоряжение о всеобщей проституции женщин в России. В своей церкви Томас точно в стиле Штрейхера захлебывался пикантными деталями, в речах по радио он был сдержаннее и ограничивался намеками, которые, может быть, даже более эффектны, чем разоблачения: «Вот что содержит ужасное московское распоряжение об освобождении женщин в России. Разрешите мне, мои друзья, в этой связи только одну минутку зачитать слова выдающейся женщины, жены одного американского инженера, миссис Мак-Маррей, которая возвратилась как раз несколько месяцев назад из этой страны. Вот что она говорит о России: “Я никогда туда не возвращусь… Забота, страх и ненависть, связанные с издевательским презрением по отношению к благородным вещам жизни, тяготеет над Страной Советов”. Потом она заявила: “Они не соблюдают никаких правил морали. Мужчины и женщины живут вместе, как звери. Они живут, как и где им прикажет правительство. Любая работа – принуждение. Если они не работают там, где прикажет правительство, они не получают продуктовых карточек. Я не смогла ни с кем подружиться. Люди испытывают перед каждым и всем страх. Таков прекрасный рай”». Примечательно, что эта цитата, которую Томас приводит в связи с мнимой проституцией женщин в России, специально не упоминает, а только не одобряет совместную жизнь мужчин и женщин «как зверей», так что это звучит как антиклимакс. Однако ударение падает на акт разоблачения. Посредством трюка «грязное белье» сама пропаганда становится самоцелью. «Не забудьте потребовать как можно быстрее новое издание христианско-американского “Крестоносца”. Оно проинформирует вас о нападках коммунистов и радикалов на священников Америки. Едва ли можно себе представить заговоры коммунистов. Я вам дам все подробности, назову имена, как я это сделал в воскресенье вечером. Между прочим, в следующее воскресенье вечером я сообщу об этом еще кое-что».
Трюк «Содрогание от ужаса»
Трюк «грязное белье» связывается постоянно с тенденцией терроризировать слушателей, если им рассказывают, что женщин в России принуждают к проституции, слушатель должен бояться, что то же самое может случиться с их женами, сестрами, дочерьми; коммунистические ужасы, которые им сообщаются, становятся угрозами того, что с ними самими может произойти завтра. Здесь выступает двойной, почти противоречивый характер техники. Что люди реагируют на страх и объединяются, чтобы встретить опасность, это ее внешний эффект; ее неосознанный, грубо говоря, эффект заключается в том, что описание зверств доставляет им удовольствие, потому что они сами однажды захотят их совершить. Радость от жестокости и радость от грязи тесно связаны друг с другом.