Истерли Холл. Раскол дома
Шрифт:
– Как ты смеешь, Брайди Брамптон? Как ты, черт возьми, смеешь? Мы все последние месяцы говорим об этом. Мы не обсуждаем Тима, ты поняла? Или ты так высоко о себе возомнила, что не хочешь выполнять просьбу дяди Джека?
Мать уже почти шипела.
Брайди сжала виски руками и затрясла головой. Хотелось убежать подальше от них всех, но вместо этого она подняла глаза:
– Теперь ты ругаешься, мама, это, черт возьми, не очень справедливо.
Эви погрозила ей пальцем.
– Ни слова больше, Брайди, кроме извинений. И говори, пожалуйста, потише. Сегодня не твой день, и не порть его другим.
– Но, мама, он такой высокомерный.
Эви
Брайди хотелось шлепнуть по нему, но она вдруг почувствовала, что ее ярость обратилась в какое-то ужасное молчаливое рыдание. Она сглотнула слезы, потом еще раз. Над головой под ветром качались кедровые ветви. Ей стало холодно и одиноко. Она прошептала:
– Мне очень жаль, но раньше он хорошо ко мне относился. Он всегда был здесь, мы трое всегда были вместе. С ним я чувствовала себя в безопасности, и мы все чувствовали себя в безопасности. А теперь это уже больше не так, как будто… не знаю. Все пустое, все изменилось для нас. Бедный дядя Джек, бедная тетя Грейси. И я еще хуже сделала. Ненавижу, когда его нет. И его ненавижу.
Фотограф уже созывал всех и махал руками, и люди, придя в себя, двинулись в указанном направлении. Джеймс мельком взглянул на нее и подмигнул. Брайди даже ослабела от облегчения. Добрый старый Джеймс, по крайней мере, они остались друг у друга. Благодаря ему она переживет эти несколько часов, даже если все тут ненавидят ее.
Мать спокойно сказала:
– Выпрямись, вытри слезы и улыбайся. Твои дядя Джек и тетя Грейси поженились и, как часто говорила бабушка, даже слишком часто, «все будет хорошо». Но сначала ты должна перед всеми извиниться.
Они расправили плечи, улыбнулись друг другу и направились в сторону собравшихся. В этот момент она почувствовала, как мама сжала ей руку.
– Все будет хорошо, Брайди, и ты права, он жутко высокомерный. Если бы ты ничего не сказала, боюсь, я бы сама это сделала, так что я самая что ни на есть лицемерка, потому что накинулась на тебя. Ну мы и парочка! Давай теперь улыбаться в камеру и помнить, что у Тима, скорее всего, сейчас полная путаница в голове. А кто бы не запутался, если бы в твою жизнь с бухты-барахты вторглась твоя настоящая мамаша? Не будем забывать об этом и постараемся понять его.
Брайди подумала: как жаль, что бабушки Сьюзен и дедушки Боба больше нет. Они бы не потерпели ни одной секунды такого поведения Тима. А может, потерпели бы? Она на самом деле уже ни в чем не была уверена.
Она стиснула мамину руку. А если бы оказалось, что Эви – не ее родная мать? Что бы она делала? Эта мысль раньше не приходила ей в голову. Брайди охватила жалость к Тиму, и когда они подошли к собравшимся, она начала извиняться. Прежде всего перед ним и от всего сердца.
Он улыбнулся и пожал плечами.
– Забудь об этом. Я уже забыл.
И снова эта пренебрежительная жесткость в голосе. Брайди повернулась и ушла.
Глава 3
Приглашенные на свадьбу гости переходили с места на место под тентами или прогуливались снаружи, курили, беседовали или просто восторгались цветочными бордюрами. Тим, оказавшись в одиночестве, бросил окурок на газон и затоптал его, поглядывая в сторону Молодого Стэна, старшего садовника. Тот разговаривал с незнакомым человеком, которого отец Тима, Джек, представил как герра Бауэра.
Вероятно, Джек познакомился с Бауэром, когда находился в плену, и тот был офицером в лагере для
Молодой Стэн указывал на гиацинты, колокольчики, пионы и пучок чего-то, что еще не расцвело. Оглянувшись по сторонам, он увидел Тима и крикнул:
– Надеюсь, ты свой окурок бросил в ведро с песком. Они тут расставлены для этого.
1
Товарищам (прим. пер.).
Тим чуть было не вытянулся по стойке «смирно», потом нагнулся и подобрал то, что осталось от окурка, и помахал им, чтобы Стэн увидел. Тот кивнул и снова вернулся к разговору с герром Бауэром. Тим рассмеялся сам над собой. Ну надо же, бояться садовника. Хотя Молодой Стэн унаследовал как острый язык, так и громогласность своего деда. Так, во всяком случае, говорит мама. Сам он не помнил Старого Стэна. Смех застрял у него в горле. Грейси не была его мамой. Его мать в Берлине.
При мысли о предстоящей встрече с матерью он ощутил внезапный укол беспокойства, но его заглушило взволнованное предвкушение чего-то значительного. Хейне и Милли жили в небольшом городке под Гамбургом, когда мать впервые ему написала. Это было в прошлом году. С тех пор Хейне продвинулся по службе, теперь он был офицером СС, крупного военизированного формирования, подчинявшегося непосредственно Адольфу Гитлеру и партии нацистов, так что они теперь перебрались в небольшую квартиру в Берлине.
Завтра, когда он приедет, они устроят обед в его честь, обещала мать, а потом она сводит его в кафе. Потом, может быть, они прогуляются вокруг озера, а вечером пойдут в оперу. Он подошел к ведру с песком и бросил туда окурок – к остальным, уже валявшимся там. Он бросил взгляд на Молодого Стэна, который одобрительно кивнул и продолжил прогулку с герром Бауэром.
Тим перешел под тень кедра. Мощные ветви дерева, казалось, не пропускали шум, хотя это было невозможно. Скорее всего, это только ощущение. Он поднял взгляд вверх. Он никогда не спрашивал, кто взорвал прежний кедр, и никто не говорил ему об этом. Вероятно, это было очень давно, но какой же все-таки подлый поступок.
Тим похлопал по внутреннему карману, где хранил материны письма. Когда он впервые получил от нее письмо, он даже не знал, что думать. Разумеется, ему было известно, кто она, как и то, что его отец, Роджер, камердинер собственника поместья, бросил ее. Но она оставила его с папой, когда он был совсем маленьким, поэтому письмо было от чужого для него человека и стало потрясением, как гром среди ясного неба.
Он нащупал золотой портсигар, доставленный ему только вчера. Подарок от Хейне и Милли. На крышке было что-то выгравировано, но изображение было настолько стерто, что он не мог разобрать, что это. Вещица была старинная – потрясающая щедрость с их стороны. Они тепло принимали его те два раза, что он приезжал к ним, как давно потерянного сына, и мать плакала от радости, что снова обрела его. Она сказала, что оставила его, потому что не была уверена в своей будущей жизни с Хейне, а мальчику была нужна прочная семья. Она была уверена, что однажды он поймет, но прошедшие годы разбили ей сердце.