Истина
Шрифт:
— По букету и милицейской форме.
— Жаль, что там не будет никого из моих знакомых. — Лена засмеялась.
Утром Борис пришел в Управление, разыскал Леню Сытина.
— Леня, нужны цветы.
— Понял, через двадцать минут будут.
Начальник политотдела разрешил взять машину, и он поехал в аэропорт.
Лену он узнал сразу. Именно такой он представлял себе ее по рассказам Олега. Девушка спросила, когда вернется Олег, но Борис сделал вид, что не расслышал вопроса, мучительно обдумывая, как сказать ей
— Товарищ капитан, — спросил он, — сразу в больницу едем? Полковник Шишканов звонил, сказал, майору Наумову лучше.
— Какая больница? — упавшим голосом спросила девушка.
— Он ранен, Лена, — тяжело вздохнул Прохоров. — Такая работа…
До Москвы Лена не проронила ни слова, думая о странностях судьбы, о том, что за счастьем всегда идет горе, и еще о том, что, уже разговаривая по телефону с чужим человеком, она почувствовала что-то неладное.
«А, собственно, — спрашивал ее чей-то спокойный, рассудительный голос, — кто он ей, этот Олег? Встретились в Таллине, увлеклась. Что дальше? Легкого, веселого романа не получилось. Слишком серьезным оказался этот парень, да и работа у него непростая. Что же делать?» — вновь спросил ее тот же голос.
А действительно, что? Сейчас она обязана принять решение. Именно сейчас, когда машина въехала в Москву. Госпиталь — это прежде всего обязательство, это некая связь с другим человеком.
Нет, Лена не была злой. Она жила просто и легко. О ней говорили, что она прекрасный товарищ, считали доброй и отзывчивой. Но нет, она не готова к горю, госпиталю, болезни. Не готова! И, главное, не хочет готовиться к этому. Почему в ее жизнь должны входить эти молчаливые строгие люди с их непонятной, не очень веселой работой?
И она начала внутри себя строить некую стену, которой отгораживалась от двух таллинских дней, трех телефонных разговоров и этого молчаливого капитана. Нет, она просто не готова еще делить с кем-то горе. Чуть попозже, когда станет старше. Тем более она же учится в институте. Ну, конечно! У нее скоро начнутся экзамены, репетиции, потом гастроли. Как это говорил Олег? Кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Пусть так и будет.
— Если можно, — сказала Лена спокойным, даже несколько равнодушным голосом, — завезите меня домой.
Прохоров внимательно посмотрел на нее и поразился происшедшей перемене. Лицо Лены стало безмятежно спокойным и даже равнодушным.
Она смотрела в окно, казалось, ее интересуют только эти дома, деревья, пешеходы.
— А в госпиталь? — ничего не понимая, спросил Борис.
— В госпиталь я не поеду.
— Вообще?
— Вообще.
— А что мне сказать Олегу?
— Скажите, что я не приехала.
И только теперь Борис понял, что Лена за эти двадцать минут решила для себя что-то. И в этом решении не было места для раненого Олега Наумова.
— Куда вас отвезти? — холодным тоном спросил Прохоров девушку.
— На Воробьевское шоссе.
Шофер так крутанул баранку на повороте, что машина накренилась и, казалось, полетела по воздуху. Но Лена осталась невозмутимой. Решение принято.
Какой же он светлый, уютный, родной ее дом. Мама, наверное, приготовила пирог, они сейчас на кухне будут пить кофе с пирогом. Потом закурят хорошие сигареты, потом будут говорить долго-долго. Обо всем.
Машина остановилась. Шофер вышел, открыл багажник, поставил на тротуар чемодан и сумку.
— Спасибо. — Лена улыбнулась, открыла дверцу, вышла из машины. Хотела уже захлопнуть дверь, но вспомнила о цветах: как же она забыла такой огромный букет роз!
Машина сорвалась с места.
Лена посмотрела ей вслед и подумала, как легко все это кончилось.
Впредь умней надо быть, не влезать в подобные отношения.
— Куда? — спросил водитель Прохорова.
— В госпиталь.
— Вы меня извините, товарищ капитан, — водитель достал сигареты, — какова гражданка?
Прохоров промолчал,вспоминая поездку в Гродно и взволнованно-сбивчивый рассказ Олега о встрече в Таллине.
Казаринов и Катаев завтракали в номере. Купили в буфете сыру и хлеба, а Сергей всегда возил с собой кипятильник и растворимый кофе.
Оставался час.
В дверь постучали. Вошел Тарасов.
— Машина внизу. На запрос по поводу паспорта Соколова пришел ответ. Прошу. — Он протянул Казаринову бумагу.
Тот быстро пробежал глазами сообщение.
— Так я и знал. Два года назад гражданин Соколов обращался в милицию по поводу кражи паспорта. Случай старый как мир. Уверяю вас, что паспорт этот больше нигде не появится. Отправьте копию в Москву.
В аэропорту их встретили местные коллеги и отвезли в Управление.
Явич уже ожидала их.
— Граджина Станиславовна, — начал Казаринов, — я не буду ходить вокруг да около, начну сразу. Сичкарь убит.
— Когда? — На лице Явич не отразилось ни удивления, ни испуга.
— Два дня назад. Из его записок нам стало известно, что в Москве проживает некий человек, во время оккупации Гродно сотрудничавший с немцами.
Явич помолчала, потом достала пачку кубинских сигарет, прикурила, затянулась глубоко.
«Вот это да, — подумал Казаринов, — сигареты-то крепчайшие».
— Я за свое наказание понесла. Но опять говорю, сотрудничала с немцами от глупости молодой. Жить хотела красиво. Как в фильмах. При поляках рядом с нашим домом кинотеатр был. Отец мой там работал. Я каждый день кино смотрела. Думала, на Гавайях жить буду, гулять под пальмами в белом платье. Потом русские пришли, затем немцы. Я красивая была, да дура. Связалась с одним, он мне все духи да шоколад носил, а оказалось, он из разведки.