Истинная на двоих, или Краденая невинность
Шрифт:
Арман подтянул меня к себе и прижал спиной к груди, подложив мне под голову руку. Провел ладонью по изгибу талии и, переместившись ниже, нежно погладил бедро.
— И что было дальше? — прошелестел над ухом ласковый голос. Эртинец коснулся колючей щекой моей шеи и подтолкнул: — Рассказывай.
— Я почти никогда не плачу, — прикрыла глаза и сглотнула тяжелый ком во рту. Правда катилась из меня лавиной. — В детстве сестры называли меня сухарем из-за этого… И не зря, друзья даже спорили, заплачу я или нет, когда с лошади упала перед совершеннолетием. Увы. Ни слезинки. А когда хоронили дедушку, я задыхалась, потому что никого ближе него у меня не было и нет. Я пыталась заплакать, честно, но не получалось. Я хотела этого, а в груди что-то держало, морозило слезы, высушивало их на подходе. — До боли в пальцах сжала руку Армана. — Вечером я сбежала из душной комнаты,
залезла на дуб, что рос недалеко от замка, и сидела там с фамильяром до глубокой ночи. Плакала навзрыд, как никогда, и не могла остановиться. Тогда не удержалась на ветке, сломала ключицу и руку, вот шрам на память и получила. Больнее, чем в ту ночь, мне было лишь тогда, когда позволила тебе добровольно к себе притронуться второй раз, — я судорожно вдохнула, осознавая, что сказала, и запечатала губы рукой. Неистово зашептала, повернувшись к оборотню: — Пустынные мраки, что со мной? Что я несу? Это ты сделал?
Он смотрел на меня ошарашенно. Рука, что до этого обнимала, отдернулась. Качнув головой, Арман несмело заправил выбившуюся прядь волос мне за ухо. Заглядывал в глаза и поджимал губы.
— Я не знал… Прости… Все никак понять не мог, почему ты так себя повела. Вот я урод, — отвернулся и прикрыл глаза ладонью.
Я легла на живот и положила голову на сложенные руки.
— Не нужно было мне пить…
— Зато я многое понял, — убрав руку с лица, Арман тоже перевернулся на живот. Улегся так близко, что наши плечи соприкоснулись. — Надо почаще тебе наливать, — повернул ко мне голову и как-то вымученно улыбнулся.
Я ответила ему косой ухмылкой и заправила короткие волосы за ухо, поставила локоть на покрывало и подперла ладонью голову.
— А теперь ты. Расскажи о самом болезненном воспоминании.
— Их много и почти все они связаны с Рэйденом, — показалось, что от одного лишь упоминания имени брата глаза Армана наполнились ненавистью. — Он старше меня на два года. Мы учились в аристократической школе при королевском замке. С первой же секунды родовитые детишки меня невзлюбили, — Арман вздохнул и отвернулся. Нащупал ветку и дотянулся кончиком до костра, чтобы пошебуршить его. Пламя зашипело и желтые искры взметнулись вверх. — Быть бастардом такого семейства, как Грей, не самое приятное занятие, — ухмыльнулся. — Если Рэю все всегда заглядывали в рот, то мне приходилось несладко. Постоянные насмешки, дурацкие шуточки, издевательства, унижения. Я терпел, но однажды ненависть ко мне перешла все границы. Друзья Рэя подкараулили меня в саду и сильно избили, а он стоял и смотрел. Ничего не сделал, не защитил. Тогда я и понял, что моя семья — это только мать. А о том дне осталось напоминание на всю жизнь, хотя я и попытался прикрыть шрам нательным рисунком, он все равно проглядывает и дает понять, что брата у меня на самом деле нет. Я одинок. Наверное, поэтому мне было так легко предать Греев и стать Шиином. Вести двойную игру.
Я переместила руку на его грудь и ласково обрисовала тату кончиками пальцев.
— У всех есть шрамы, даже у самых сильных. Я тоже была изгоем в семье. У матери есть две кровные сестры. Они и их дети никогда не признавали нас своими. Считали, что мама не заслуженно заняла трон, а мне все легко дается. Мол, король с королевой чересчур меня балуют и тратят на мои наряды половину казны Ветроны. Мало кто знает, как я ненавижу платья и драгоценные украшения. И вряд ли представляют, сколько потов согнал с меня отец в тренировочной, ни разу не вспомнив, что я девочка. Он всегда считал, что я обязана защищать свой народ заточенным мечом, а не фокусами или магией. От родни я часто слышала в спину гадости, привыкла огрызаться. А когда магия Айшура не раскрылась и не оправдала надежды, возложенные на мои плечи, я встретилась с настоящим ехидством лицом к лицу. Кузины плевались и язвили. Не передать словами, что я чувствовала, — закатила глаза. — Было ощущение, что я — прокаженная.
Арман прильнул к моей щеке своей и прошептал:
— Ты еще им всем покажешь. Просто не пришло время. Никто ведь не знает, как раскрываются ледяные драконы, — пощекотал жарким дыханием шею и коснулся губами мочки уха, провел кончиком языка по родимому пятну в виде звездочки.
— Никто не знает… — прошептала, справляясь с дрожью. — Это меня и пугает. Я не хочу погубить мир, Арман…
— Ничего не бойся, ты справишься, — поцеловал меня в основание шеи и отпрянул. Заглянул в глаза с улыбкой. — Давай ложиться спать? Наберемся сил и встанем с рассветом. Если ускоримся, завтра к ночи подойдем близко к Ветроне.
Я лежала молча и нагло его рассматривала. Так долго, что стало клонить в сон.
— Ты не такой, каким пытаешься всем казаться… — прильнула к его груди, поцеловала в сплетение узлов шрама и сонно прошептала: — Давай спрячемся? — и прикрыла тяжелые веки.
Глава 24
Лилиан
Я проснулась от нежного прикосновения губ Армана к щеке. Лениво подняла веки и потянулась, разминая затекшие за ночь руки и ноги. Привстала, опершись на локти.
Оборотень сидел рядом и с улыбкой держал на руках венок из ярких полевых цветов.
— Я тоже кое-что умею, — уложил его мне на голову и легонько поцеловал в губы. — Идем? Или хочешь сначала поесть?
— Да ты романтик, — я сняла венок и, касаясь лепестков пальцами, заулыбалась. — Думаешь, что я поверю? — подняла на него взгляд и чуть не взвыла от гудящей головной боли. — Что вчера было? Я ничего не помню после первой рюмки той настойки. Снова твои штучки?
— Ничего не было, — рассмеялся. — Ты просто уснула… а я тоже… с тобой рядом, — поднявшись с покрывала, он перекинул сумку через плечо и подал мне руку. — Нужно спешить. Тогда этой ночью уже будешь дома.
— А ты? — почему-то спросила я.
— Что-нибудь придумаю, — игриво подмигнул, но тут же опустил печальный взгляд. Его плечи опали, будто глыба каменная на них упала.
Я собирала вещи и не могла избавиться от ощущения пустоты и недосказанности. Вчерашний вечер, как рука, которую отсекло мечом. Руки нет, но она фантомно еще болит.
Что я такое сказала и услышала? Я хочу вспомнить, но от напряжения только сильнее болит в висках.
Охладив их небольшим потоком воды, все-таки взяла себя в руки, но не выпускала Армана из виду. На его запястье сверкал черно-лазурный браслет, и свою работу я узнаю, но вот когда доплетала и, тем более, отдавала оборотню, не могла вспомнить.
— Готова? — он уже стоял у лошадей, скрестив руки на груди, в ожидании меня.
— Ты предлагал еще поесть, — я дернула бровью и пошла к своей лошади. — Но лучше поспешим, хочу домой.
— Тогда едем, — проследил он за тем, как я поднимаюсь на лошадь и оседлал свою. Посмотрел вдаль, тяжело вздохнул и пришпорил коня.
Сегодня мы скакали быстро, останавливались на водопой и чтобы перекусить, но почти сразу отправлялись снова в путь. Мы с оборотнем почти не общались, но его взгляды и маленькие знаки внимания, типа горстки лесных ягод, которые он нашел у ручья, не оставляли мне шанса. Я понимала, что чем ближе дом, тем меньше хочу переступать его порог. Армана ведь возьмут под стражу, и он заслужил наказание, но… сердце все туже сковывало ребрами, все заполошней рубилось в грудь, умоляя меня остановиться. И стигма ныла весь день, будто что-то понимала. Я так измучилась, что к закату клевала носом лошадиную шею. Но встрепенулась, когда услышала странные звуки.