Источник судеб
Шрифт:
— По-нашему это означает двадцать восьмую ночь второго летнего месяца. У тебя осталось всего сорок дней, Конан!
Варвар облегченно вздохнул. Срок не слишком велик, но успеть можно. Если, конечно, корабль не попадет в бурю и ветер будет попутным.
— Что ж, — сказал он, вставая, — спасибо за подсказку, теперь я, по крайней мере, знаю, когда должен случиться обряд в заброшенном капище. Прощай, Дестандази! Оставайся подольше такой же молодой. Ты идешь со мной, Сантидио, или побудешь здесь?
— Погоди! — дон Эсанди придержал варвара за руку. — Сестра, в твоей записке что-то говорилось об огне и горне…
— Конан,
Она велела дочери остаться и повела их вниз, к краю поляны, противоположному тому, откуда пришли зингарец и киммериец. Пройдя по тропинке между густо росшими здесь ясенями, они оказались на узкой прогалине, покрытой высокой травой. У противоположной кромки леса темнело длинное приземистое строение, сложенное из огромных замшелых валунов. Из жестяной трубы над крышей валили клубы черного дыма и вылетали снопы искр. Возле окованных железом круглых дверей сидел желтоглазый волк.
Потрепав зверя по голове, Дестандази толкнула тяжелые створки, знаком приглашая остальных следовать за собой.
— Опять явилась? — раздался вдруг из жаркого полумрака густой мужской голос. — И чего ходишь? Чего попусту ходить-то?
Жрица вдруг рассмеялась и шагнула внутрь. Конан, Сантидио и юная Сандокадзи последовали за ней.
Наверное, так могло выглядеть жилище самого Нергала: жара, багровые отсветы пламени на закопченых сводах, летающие, словно огненные мотыльки, искры, запахи древесного угля и железа… И огромная тень, ворочащаяся, словно исполинский спрут в океанских глубинах, куда не проникает солнечный свет.
Дон Эсанди судорожно вцепился в руку Конана, положив ладонь на эфес своей шпаги. Киммериец усмехнулся, представив, как Сантидио орудует здесь своей дворянской игрушкой. Впрочем, его короткий гиперборейский клинок неважнецкой ковки тоже оказался бы бесполезен против здешнего хозяина.
То, что они попали в кузню, варвар понял сразу. Его отец был ковалем, запах железной руды, угля, графита, остывающей крицы, знакомые с детства, словно перенесли его под холодное небо родной Киммерии. Только кузня отца была простым навесом на четырех столбах, а руду он плавил в «полной яме», обложенной камнями, здесь же все было огромным: сложенная из обмазанных глиной валунов домница, наковальня, на которой уместилось бы трое взрослых мужчин, молот в два человеческих роста, стоявший рядом, щипцы и другие инструменты ему под стать… Глаза варвара быстро освоились с полумраком, и он разглядел, что огромная косматая тень имеет очертания человеческой фигуры с горящими, словно уголья, пристальными глазами.
— Я не одна, Гевул, — сказала жрица, обращаясь к этому существу, — у нас долгожданные гости.
Хозяин кузни шагнул вперед и встал, опершись на наковальню. Конан заметил, что Гевул хром на обе ноги. Одно плечо у него было выше другого, темное лицо сведено странной гримасой, черные волосы падали на могучие плечи слипшимися прядями. Хозяин кузни оказался не столь огромен, как показалось сразу — просто пламя горна у него за спиной отбрасывало тень, создававшую ложное впечатление. Ниже Конана на полголовы, шириной плеч Гевул превосходил киммерийца, бедра имел узкие, а кривоватые ноги были слишком коротки для его
Гевул внимательно оглядел гостей и прогудел, словно ветер в печной трубе:
— Не верил я твоим рунам, дриадка, ан парнишка-то дотащился до наших мест, видать, ты у меня не только со зверюшками умеешь разговаривать. Но есть ли у молодца то, что нам нужно?
Конан не сразу понял, о чем идет речь, и кого этот неказистый мужичонка называет «парнишкой».
— Не обижайся, — шепнула Дестандази, — Гевул гораздо старше, чем кажется, и со всеми запанибрата. Он большой шутник. Как-то прибил сапоги Мардука железными гвоздями… В общем, боги изгнали его на землю, хотя до сих пор пользуются его услугами. Отдай ему свой меч.
Несколько ошарашенный, киммериец протянул необычному кузнецу свой гиперборейский клинок. Тот положил его на наковальню, заковылял к большому ящику у стены и принялся греметь там железом.
— Значит он… небожитель? — спросил Конан жрицу.
— Был когда-то, но умудрился восстановить против себя всех, даже Иштар Всемилостивую. Держать бы ему сейчас земную твердь, как некоторым, да ремесло выручает: такого мастера, как Гевул, не сыскать на всем Мировом Древе.
Тем временем коваль вернулся и, словно охапку дров, бросил рядом с гиперборейским клинком с десяток разномастных мечей, по сравнению с которыми оружие киммерийца можно было считать новехоньким.
— Хламу-то, — проворчал бывший небожитель, — ящик хоть освобожу.
Он принялся раскладывать клинки, меняя их местами и что-то высматривая возле рукоятей. Наконец удовлетворенно крякнул: семь зазубренных, тронутых местами ржавчиной мечей лежали в ряд, клинок Конана — последним.
— Тютелька в тютельку, — прогудел Гевул, обращаясь к Дестандази, — все, как ты говорила, дриадка, только этого гиперборейского лома и недоставало.
— Может быть, пора что-нибудь и мне узнать? — не выдержал Конан.
Жрица подвела его к наковальне и указала на первый клинок.
— Смотри, у самой рукояти вытравлена маленькая руна. На следующем — другая, и так далее. Последняя, до сих пор недостающая, — на твоем мече. Я знала, что руны должны составить заветное слово и замучила Гевула просьбами осматривать все клинки, которые он покупает через Инзио для переплавки. Шесть рун не сразу, но подобрались, а седьмая… Я только недавно поняла, что она должна оказаться на твоем оружии.
— Но я выменял этот паршивый меч случайно, только в силу нужды… — растерянно начал Конан.
— Нет ничего случайного, когда боги останавливают на тебе свой взгляд, — прервала его жрица, — ты сам толковал об этом недавно.
— А что значат эти руны? — спросил киммериец.
— Они слагаются в слово «Самосек». Так зовется меч, не знающий поражений.
— И где же он?
— А тебе что, семерых мало? — прогудел Гевул. — Давай, паря, бери их в охапку и айда драконов мочить или кого там еще…
Конан сжал кулаки и шагнул к ковалю. Небожитель тот был или нет, а смеяться над собой киммериец не позволил бы самому Нергалу. Правда, он сильно сомневался, что тот умеет смеяться.