Источник жизни
Шрифт:
Сначала Петр видел идущего слева товарища, но скоро начал отставать и остался один.
Вернер Курц и его проводник Сангушко притаились за кочкой. Они услышали преследователей и залегли. Бежать дальше было неразумно: грязь хлюпала под ногами, ветви трещали. Для того чтобы спастись от погони, пришлось спрятаться за кустами и неподвижно лежать в противной вязкой тине, не подавая признаков жизни, лежать плашмя, бревном.
Холодная жидкая грязь затекала в рукава тужурки, за ворот рубашки, попала в сапоги. Шею ломило от напряжения. Курц приподнял голову, но Сангушко, ни слова не говоря, надавил ему на затылок, и Курц ткнулся лицом в вязкую жижу. Он едва не выругался и не ударил проводника, но удержался, вспомнив, что надо лежать так неподвижно, чтобы не шелохнулась осока.
«Как все получилось нелепо! Не нужно было выскакивать на опушку! Называется — прошли!»
Курц скосил глаза в сторону проводника. Сангушко вдавился в грязь, держа в правой руке кольт.
Конечно, лучше сидеть за несколько сот километров отсюда за морем или во Франкфурте на Майне в штабе американской разведки в теплом кабинете и выслушивать донесения разведчиков, чем вот так вязнуть в тине и дрожать от холода и страха. Но что делать? У бывшего эсесовца обер-лейтенанта Вернера Курца не было иного выхода. После разгрома его дивизии летом 1944 года он долго скрывался в лесах Белостокского воеводства у своих знакомых из нацистской (как же иначе мог назвать ее Курц?) шпионской организации «Вольность и неподлеглость», пока ему не предложили «работать» по заданиям не то бывшего польского, не то английского генерала Андерса в пользу, как выразились его новые хозяева, одной могущественной державы. Курц равно ненавидел и Советы и новую Польшу — и согласился. В конце концов не все ли равно, кому служить: генералу Андерсу, американцам или англичанам — платили бы деньги!
«Вы не пожалеете, — говорили Курцу, — все это будет не так трудно осуществить…» — и дали ему в проводники вот этого Сангушко, который был чуть ли не адъютантом самого предателя Варшавы генерала Бура. Курц согласился, но он даже предположить не мог, что попадет в такую жуткую историю…
— Не сопите! — едва слышно прошептал Сангушко.
Курц затаил дыхание, уставившись на торчащий перед глазами сероватый ствол ели. «Что это?.. Неужели?..»
Позади явственно послышался звук, свидетельствующий о приближении человека. «Продолжать лежать или?..»
Сангушко, как бы предупреждая спутника от поспешных решений, вторично пригнул его голову. Курц от неожиданности хлебнул жидкой грязи и, будучи не в силах сдержаться, закашлялся, пошевелился. Тина под ним засопела, захлюпала. Скрываться дальше было бессмысленно. Он повернулся, и его глаза встретились с глазами человека в зеленой фуражке. «Пограничник!»
Петр шел вперед, напрягая все свои силы, затем он пополз, когда ноги отказались служить ему. Он осторожно перекладывал в сторону ветки, чтобы не трещали, осторожно по очереди вытаскивая из тины руки, переносил их вперед и так же осторожно опускал пальцы в холодную жижу. Гимнастерка и брюки покрылись жидкой грязью, и, приподнимаясь, чтобы продвинуться еще на полметра, он следил — не зашумела бы стекающая с одежды вода.
В горле пересохло, а дрожь не прекращалась ни на миг. «Почему качаются деревья? Вон за той большой седой елью, до которой осталось шагов пятнадцать, почва станет тверже…»
Неприятный звон неотступно раздавался в ушах. Одного хотел Петр: не поддаться слабости. Силы оставляли его, и все-таки он полз и полз. Он не мог не ползти: сознание долга было сильнее болезни.
Приподнимая винтовку, — казалось, в ней пуда два, — Петр крепче сжал ее. «Что это впереди? Чьи это сапоги?..»
Васильев не успел вскочить первым. Первым поднялся Вернер Курц, и Петр увидел его залепленное грязью лицо с обезумевшими от страха глазами.
Боль, невыразимая слабость во всем теле, головокружение — все словно исчезло. В руках появилась прежняя твердость. «Вот они, враги!..»
Целиться некогда. Петр нажал спусковой крючок: выстрел услышат свои. В ответ раздался оглушающий хлопок пистолета. Петр успел ткнуть куда-то штыком и упал.
— Некогда! — крикнул Сангушко, зажимая проколотое плечо. Но Курц и сам понимал, что добивать раненого нет времени. Не скрываясь, они побежали сквозь кусты в сторону границы.
Крепыша нашли минут через пятнадцать после того, как услыхали выстрелы. Он сидел, прислонившись к стволу ели, и прерывисто дышал.
— Что с тобой? — спросил подбежавший первым Прохоров.
Петр дрожащими пальцами закатал кверху гимнастерку и нижнюю рубашку. Из маленькой круглой ранки на животе текла кровь.
Когда Прохоров поднял его на руки, он потерял сознание и пришел в себя лишь на заставе.
Возле него сидела Екатерина Захаровна. «Почему у нее слезы в глазах?» Рядом стоял лейтенант Самохин.
Из столовой доносился приглушенный стук посуды: дежурный убирал после обеда.
Петр совсем не чувствовал боли. Отчего же так встревожены лейтенант и Екатерина Захаровна? И вдруг он все вспомнил, и его тоже охватила тревога. Он приподнялся.
— Задержали?..
— Лежите, лежите, Крепыш! — Екатерина Захаровна удержала его за плечи.
— Конечно, задержали! — сказал лейтенант и улыбнулся, как брат брату. — Твой выстрел помог, а то бы упустили!..
— Хорошо… Это хорошо…
Петру стало легко, и он обрадовался, увидев, что рядом стоит и Вовка. Мальчик старательно тер кулаками распухшие глаза.
— Дядя Петя, я их видел. Их Сеня Прохоров караулит.
— Вовик, иди спать! — Екатерина Захаровна обняла сына и увела его из спальни. В коридоре Вовка прижался к ней, заплакал.
Когда она вернулась в комнату, Петр что-то достал из-под подушки.
— Это письмо из дома. — Он улыбнулся Самохиной. — Екатерина Захаровна, это адрес матери. Напишите ей: я обязательно приеду, только немного задержусь…
Сказал и только сейчас почувствовал: на заставе — необычайная тишина. «Даже в домино не играют… Только мошки жужжат… Нет, это не мошки, это в голове шумит…»
На дворе послышалось урчанье автомобиля. Заскрипели тормоза.
— Наконец-то приехали! — прошептала Екатерина Захаровна.
— Ну, где ваш малярик? — шумно входя в спальню, спросил врач.
— Какой малярик? — не понял лейтенант и, вспомнив, что утром вызывал врача к больному, ответил: — Ранен он. Пока вы ехали, его ранили.
Врач склонился над Петром, осторожно начал снимать с раны временную повязку.
— Товарищ лейтенант, вас вызывают к телефону из отряда, — позвал Самохина дежурный по заставе.
Возвратившись через несколько минут, Самохин тихо сказал врачу, кивнув в сторону Петра:
— Минск предлагает выслать за ним специальный самолет.