Истоки державности. Книга 1. Бояре Рюрика

М. Лютый

– Я это, – раздался жалобный голос, и Оскол узнал Билюда.

– Ты чего это, дед, по ночам не спишь и бродишь здесь?..

– Так это, Осколушка, – залебезил Билюд, – вот молочка тебе принёс, отведай…

– Чего это ты молоком меня начал угощать? Неспроста, ох неспроста… Говори, дед, чего тебе надо?

– Так это, Осколушка, ты не серчай на меня старого. Ну, за прошлое… Не со злобы я…

– Было бы на что сердиться! Забудь, дед! – Оскол, было, шагнул дальше, но Билюд опять остановил его.

– Молочка-то возьми!

– Ну что ж, не откажусь, коль от доброго сердца…

– Ты

это, Осколушка… – замялся Билюд.

– Ну, чего ещё?

– Возьми в свою дружину племяша моего. Без отца он рос, один он у матери. Трудно им, помогаю, как могу… Люди говорят, что удачливый ты в бою и воин умелый. Не пропадёт он с тобой…

– Это не от меня зависит, а от того, как он меч в руке держит.

–Так нет меча-то, да и учить его некому было. Мне что ли? Какой из меня учитель?! – жалостливо произнёс Билюд.

– Ладно, пусть утром приходит. И мечом научим владеть, было бы желание, – промолвил Оскол, отворяя калитку.

У крыльца, переминаясь с ноги на ногу, его ждал Желыба.

– А ты чего не спишь?

– Так тебя жду.

– Рюрик где?

– С вечера ко сну отошёл.

– Он спит, а ты нет. Ложись спать!

– Я бы лёг, да там к тебе пришли, Оскол, и ждут…

– Утром что ли нельзя было прийти?! – недовольно пробурчал Оскол. – Кто ждёт-то?

– Так эти, кто с нами вместе с данами сражался.

Открыв дверь в комнату, Оскол увидел сидевших за столом Корлина, Траскона и незнакомого юношу.

* * *

Князь Яромир глядел на стоявшего перед ним Остромысла:

– Выжил, значит? А мне весть пришла, что утонул ты в море.

– Брешут, князь.

– Брешут? – переспросил Яромир. – Ну-ну… Ты чего пришёл?

– Пришёл я спросить у тебя: как же так получилось, что даны с острова не уплыли? Ты же говорил, что все их воины ушли в набег на фризов?

– Значит, обманули меня купцы, ладью которых мы переняли в море, – вздохнул князь. – Брата жалко. Хотел я его помощником в делах своих сделать, для этого и просил с собой взять – опыта воинского набраться. А видишь, как вышло!

После этих слов князь ударил ладонями себе по коленям:

– Ты садись! Чего стоишь, в ногах правды нет.

Остромысл присел на лавку перед князем, а Яромир продолжил:

– Почему с братом на данов так мало русичей пошло? Не знаешь? Почему обижаются на меня бывшие воины моего отца? Что не приблизил я их к себе?.. Да, не приблизил. А почему?.. А я скажу.

Князь встал и начал ходить по комнате, нервно размахивая руками:

– Разленились воины моего отца Руса. Тяжело им стало задницу с печки поднимать. Видишь ли – добра им хватает, сытые стали… А то, что даны стали безбоязненно на море хозяйничать, а?.. А то, что мурманы на своих ладьях тоже озоровать стали, и купцы наши с опаской стали в путь отправляться. Так торговля зачахнуть может. Откуда серебро брать будем? Ни во что нас, руян, не ставят.

Яромир опять сел на лавку и потёр ладонями лицо:

– Хотел я этим походом брата с русичами взбодрить, ан не получилось. Вообще сникли, не надо им ничего, а сиднем сидеть нельзя! Бодричи нет-нет да и укусят вильцев, а там, за ними франки – сколько народа под себя подмяли! Об славян немного обожглись, но это пока. Я думаю, что не прекратят они эти помыслы свои. Остановить их надо, а кто остановит? Славомир у них в заточении, Цедраг – не лучше. Все помнят, что его отца не очень бодричи любили, а эта нелюбовь и на него перекинется. Все князья бодричей с франками душа в душу жили. Вот и получается, что кроме нас – руян и вильцев, франков остановить некому. А для этого сила нужна, мощь всех воинов. А русичи, видите ли, приморились, устали… А мне без них со всеми не сладить.

– Перед явной угрозой, князь, поднимутся.

– Успокаиваешь? – вскинул голову Яромир. – Ждать, пока она явной будет? На корню её изжигать надо, на корню… А как это сделать?

– Ну, я думаю, что покою им давать точно не надо: ни данам, ни мурманам, ни франкам…

Князь впервые улыбнулся:

– Хорошо, что хоть ты меня понимаешь! И хорошо, что боги помогли тебе выжить! Помощь мне твоя очень нужна будет. Ты не мог бы мурманов немного приструнить? А то полабские торговые люди теперь в путь только на нескольких ладьях собираются, а иначе никак. Нападают мурманы на одиноких. Ты со своей дружиной посопровождал бы их, а я в помощь дам две ладьи с воинами.

– Так нет у меня больше дружины, князь. Ни дружины, ни дома – ничего нет. Если бы Вратибор не пострадал!.. А так для всех я был зачинщиком похода на данов, мне и ответ держать пришлось. Теперь я гол как сокол!

– Так что же ты делать будешь? – нахмурился Яромир.

– Думаю, к Осколу податься. Семья моя у него. Да и дружина его не такая сытая, как русичи. А раз не сытая, так обязательно в набег соберутся, а я уж после этого как-нибудь и поднимусь – заимею серебро.

– Да, дружина… – закивал головой князь. – К Рюрику, значит. Подрастает волчонок. Уже и зубы показывает. Видишь, – ухмыльнулся Яромир, – уже и дружина появилась. Вот теперь и думай, чтобы у них раздрай в умах не наступил, чтобы их помыслы на пользу руянам направить.

Князь внимательно оглядел Остромысла, а затем встал, подошёл к украшенному узорами сундуку и достал из него мешочек:

– Вот серебро, возьми! Ладью на него приобретёшь. Будет ладья – соберёшь и людей под свою руку. Ты воин знатный. К тебе люди потянутся… Хорошо, иди к Рюрику. Только помоги мне! Будь у него моими ушами и моим оком. Как бы супротив моей власти чего не замыслили!

Остромысл посмотрел на мешочек с серебром, а затем, не пошевелившись, перевёл взгляд на князя.

– Надеюсь Рюрика, как заматереет, на франков науськать, – продолжил Яромир. – Только бы в зверя не превратился раньше времени. Как бы его ручным сделать и послушным моей воле?

Остромысл протянул руку и забрал серебро:

– А ты, князь, жени его на своей племяннице Красимире – дочери Вратибора. Чай, не чужая она тебе… Вместо отца ты ей теперь.

– Так она же ещё в годы не вошла!

– Я же не предлагаю сейчас. Через три года ей тринадцать вёсен исполнится, и Рюрик возмужает. Как раз самое то…

Князь хмыкнул и криво усмехнулся:

– Дело говоришь. Не зря тебя Остромыслом кличут.

Покинув Яромира, Остромысл подошёл к своему бывшему дому. Едва скрипнув калиткой, от крыльца он услышал окрик: