Истоки славянской письменности
Шрифт:
Своим появлением он явно обязан греческому образцу: в письме византийцев для обозначения звука «у» использовалось сочетание «омикрона» и «ипсилона» (однако данное сочетание, в отличие от кириллицы, никогда не считалось отдельной буквой и в алфавит не входило) (II, 31; 62, 69). Другим вариантом начертания буквы «ук» были привычное для нас У и, что для нас сейчас особенно интересно, знак, похожий на «о, у, ъ» велесовицы в варианте с «усиками» наверху:
Такой знак для обозначения «ука» трактуется как вертикальная лигатура тех же «он» и «ижицы» (II, 31; 69). Причём утверждается,
Рис. 44.
Что же касается трактовки «вертикального» «ука» как соединения «он» и «ижицы», то, возможно, более поздние средневековые книжники так его и понимали. Но рискнём предположить, что изначально эта форма представляла собой заимствование из протокириллической азбуки, подобной велесовице, где значок
одним из своих значений имел звук «у». Вряд ли этой азбукой была сама велесовица, т. к. в последней есть специальная буква для звука «у»; она имеет привычную для нас форму —
Возможно также, что глубина заимствования ещё больше, и кириллица, также как велесовица, унаследовала данный знак от какого-то более древнего славянского письма напрямую (об этом несколько ниже).
Теперь обратимся к кириллической букве «ю», одной из пяти йотированных гласных кириллицы. Нас всегда смущал тот факт, что буква эта образована как бы с отступлением от общего графического принципа построения йотированных в кириллице. Строились они с учётом фонетики, путём лигатурного сочетания буквы, обозначающей соответствующую гласную, с буквой «и» (I). Так были получены в кириллице буквы: «я» («и» + «аз»), «е» («и» + «есть») и два йотированных «юса» («и» + соответствующий «юс»). Однако для получения «ю» использовалось сочетание «и» с «он». Почему? Учёные объясняют данный факт только на уровне предположений: вероятно, «ю» первоначально представляла собой сочетание «и» с «ук»
с последующим отпадением второго графического элемента буквы «ук». Возможность использования такой сокращённой лигатуры (I + О) для передачи звука «ю» обеспечивалась тем, что звука «ё» в старославянском и древнерусском языках ещё не было, поэтому придание этой лигатуре звукового значения «ё» было в то время невозможным (II, 31; 70). Всё так. Очень правдоподобно. Только заметим, что, насколько нам известно, несмотря на немалое количество дошедших до нас древних кириллических рукописей и надписей (ряд надписей уверенно датируется Х веком, а некоторые предположительно — концом IX), ни одного случая «полного» начертания «ю», т. е. с «ук», а не «он» в качестве второго элемента лигатуры, не зарегистрировано. И это странно. А раз так, то утверждение о первоначальном использовании «ук» в лигатуре «ю» и лишь последующем его «усечении» может пользоваться только статусом гипотезы и не более того. Поэтому у нас есть полное право высказать своё предположение о возникновении кириллической Ю. Как второй элемент этого диграфа «ук» никогда не использовался. Изначально применялся знак одной из протокириллических азбук, схожий с кириллическим «он» и греческим «омикрон», но обозначавший звук «у». Велесовица показывает, что такая азбука существовала. Правда, вряд ли знак для «ю» кириллицы заимствовался непосредственно из неё. Скорее всего, это заимствование было произведено из близкого ей протокириллического алфавита, т. к. в велесовице есть специальная буква для обозначения звука «у» (У) и даже диграф «ю», использующий указанную букву «у»:
Но, заметим, есть в ней и «ю», где используется знак
Последнее обстоятельство ещё раз показывает, что звуковая неоднозначность буквы
никоим образом не могла помешать её использованию для получения буквы «ю». Почему? Здесь остаётся только повторить мысль В. А. Истрина: поскольку в старославянском и древнерусском языках звука «ё» не существовало, то в лигатуре с Iзнак мог обозначать только звук «у» (но не «о» и «ъ»). В итоге этого сочетания получался звук «ю». Итак, кириллица могла заимствовать сам принцип образования диграфа Ю (в смысле того, какие буквы использовались для этого). Но также можно предполагать заимствование из протокириллического алфавита, схожего с велесовицей, в кириллицу уже «готовой» лигатуры Ю.
Буква «н» велесовицы имеет современный вид, разительно отличаясь и от уставного, и от курсивного греческого «ни». Пока не будем делать из этого никаких выводов, кроме одного: византийское «ни» не могло быть образцом для велесовского «н». Скорее им могла послужить «эта (ита)» греческого устава. Но здесь сходство только по форме. «Эта (ита)» обозначала первоначально звук «э», а затем «и», явившись с последней звуковой нагрузкой прототипом кирилловского «иже». Но стать им для «н» велесовицы она не имела никакой возможности.
Наконец, велесовская «т» также вряд ли ведёт своё происхождение от греческой «тау». Наиболее распространённый способ начертания «т» велесовицы с заниженной поперечной перекладиной, так что буква имеет вид креста. Насколько мы можем судить, «т» привычного для нас вида, пришедшее в современный русский алфавит из кириллицы и являющееся точной копией уставной византийской «тау», встречается в аверсе дощечки 16 всего один раз. Нет его ни в участках текстов дощечек, опубликованных в «Жар-птице», ни в копии-прорисовке дощечки 33, выполненной Ю. П. Миролюбовым. В них «т» имеет вид креста. Отсюда можно заключить, что единственный случай начертания поперечной перекладины «т» велесовицы без крестообразного пересечения представляет собой всего лишь дефект начертания данной буквы. Но данный вывод ещё не отменяет положения о заимствовании «т» дощечек из греческого алфавита. Занижение поперечной перекладины вполне может быть объяснено тем, что в «Велесовой книге» буквы писались под строкой. И чтобы поперечная перекладина не сливалась с линией строки, её просто несколько приспускали. Это предположение вполне правдоподобно. Но это всего лишь предположение. С таким же успехом можно утверждать, что линия строки над буквами тут совершенно ни при чём и велесовское «т» само по себе имеет вид креста. Вот это последнее утверждение можно подтвердить, указав на источник происхождения «т» в виде креста. А таковым могут быть славянские руны. И ретринские руны, и бояновица имеют знак
который в первом случае означает звук «д», т. е. звонкий аналог глухого звука «т», а во втором — звуки «т» и «д» (II, 9; 365). С полным основанием можно предполагать, что крестообразное «т» пришло в велесовицу именно из славянских рунических систем, а вовсе не из византийского устава или курсива, которым подобная форма не известна.
Небезынтересно также отметить тот факт, что буква «и» велесовицы ( I) имеет полное сходство по графике и звуковому значению не только с греческой «йотой», но и с «и» рунических славянских систем. Это даёт возможность предположить славянское происхождение и данной буквы «Книги Велеса». Но поскольку, в отличие от предыдущих пяти случаев, предполагаемый греческий прообраз велесовской буквы и начертательно, и по звучанию совпадает с последней, то совершенно отрицать её заимствование у византийцев мы не имеем права и сохраним «и» (I) «Велесовой книги» в списке «греческих» букв азбуки этого письменного памятника.
Таким образом, из 16 греческих по происхождению букв азбуки «Велесовой книги» мы с полным основанием отнимем пять и прибавим их к 18 самостоятельно изобретённым буквам этой азбуки, доведя их количество до 23. Итак, из 34 букв велесовицы 23 — плод самостоятельного творчества. Легко подсчитать, что в таком случае доля «собственных» букв составит около 68 %, тогда как заимствованных напрямую у греков — всего 32 %. Вывод напрашивается сам собой: если византийский устав или курсив использовались при изобретении алфавита «Дощечек Изенбека», то они играли исключительно вспомогательную роль. Утверждение С. Ляшевского о создании велесовицы неким священником Иоанном на базе греческого уставного письма приходится считать безосновательным (II, 37; 50–53). Подобно святому Кириллу, Иоанн, если он вообще имеет какое-то отношение к велесовице, вероятно, лишь вносил некоторые изменения в уже существовавшую у славян письменность, приближая её к греческой (т. е. христианской).