Истоки тоталитаризма

Арендт Ханна

В 1903 г. Дрейфус обратился с просьбой о новом пересмотре. Его прошение игнорировалось вплоть до 1906 г., когда премьер-министром стал Клемансо. В июле 1906 г. Кассационный суд отменил вынесенный в Ренне приговор и снял с Дрейфуса все обвинения. Однако Кассационный суд не обладал полномочиями для такого оправдания; он должен был бы назначить новое слушание. Но по всей вероятности и вопреки неопровержимым свидетельствам в пользу Дрейфуса, повторное рассмотрение военным трибуналом снова привело бы к вынесению обвинительного приговора. Поэтому Дрейфус так и не был оправдан в строгом соответствии с законом, [172] и дело Дрейфуса не было по-настоящему закрыто. Реабилитация осужденного никогда не была признана французским народом, и пробужденные с самого начала страсти никогда полностью не улеглись. Уже в 1908 г., девять лет спустя после помилования и два года после оправдания Дрейфуса, когда по настоянию Клемансо тело Эмиля Золя было перенесено в Пантеон, на Дрейфуса было совершено открытое нападение на улице. Суд в Париже оправдал нападавшего, указав на свое «несогласие» с решением об оправдании Дрейфуса.

172

Самой исчерпывающей и пока незаменимой работой на эту тему является книга Reinach J. L'Affaire Dreyfus. P., 1903–1911. 7 vols. Наиболее подробное из более поздних исследований, написанное с социалистических позиций, принадлежит перу Вильгельма Герцога — Herzog W. Der Kampf einer Republik. Zurich, 1933. Большую ценность представляют помещенные в ней детальнейшие хронологические таблицы. Самую лучшую политическую и историческую оценку дела можно найти в книге Brogan D. W. The development of modern France. 1940. Books 6, 7. Кратким, но надежным источником может служить книга Charensol G. L'Affaire Dreyfus et la Troisieme Republique. 1930.

Еще

более странным представляется тот факт, что ни первая, ни вторая мировые войны не смогли отодвинуть это дело в область забвения. По заказу «Action Franchise» в 1924 г. был переиздан «Precis de l'affaire Dreyfus», [173] ставший с тех пор настольным справочником антидрейфусаров. На премьере «L'Affaire Dreyfus» (пьесы, написанной Рефишем и Вильгельмом Герцогом под псевдонимом Рене Кестнер) в 1931 г. по-прежнему царила атмосфера 90-х годов с ее стычками в зрительном зале, кидаемыми в партер дымовыми шашками, боевиками «Action Francaise», собирающимися вокруг театра и терроризирующими актеров, зрителей и прохожих. Точно так же и правительство — лавалевское правительство — действовало ничуть не иначе, чем его предшественники 30 лет назад: оно с радостью признало, что не может обеспечить порядок ни на одном из представлений, позволив тем самым антидрейфусарам снова отпраздновать свой триумф. Спектакль был вынужденно отменен. Когда в 1935 г. Дрейфус умер, массовые газеты побоялись касаться его истории, [174] в то время как левая пресса в старом духе твердила о его невиновности, а правая — о его вине. Даже сегодня, хотя и в меньшей степени, История Дрейфуса продолжает оставаться своего рода тайным опознавательным знаком французской политической жизни. Когда был осужден Петен, влиятельная провинциальная газета «Voix du Nord» (Лилль) связала дело Петена с делом Дрейфуса, утверждая, что «страна осталась разделенной, как это было после дела Дрейфуса», так как приговор суда не может разрешить политический конфликт и «вселить мир в умы и сердца всех французов». [175]

173

Написан двумя офицерами и опубликован под псевдонимом Анри Дютре-Крозон.

174

Газета "Action Francaise" (19 июля 1935 г.) приветствовала сдержанность французской прессы и заявляла, что, по ее впечатлению, "знаменитые чемпионы справедливости и правды сорокалетней давности не оставили после себя учеников".

175

См.: Archambaidt С. Н. // New York Times. 18.08.1945. P. 5.

Если История Дрейфуса в ее широком политическом аспекте принадлежит XX в., то как судебное дело, как ряд судебных разбирательств, связанных с именем капитана-еврея Альфреда Дрейфуса, оно вполне типично для XIX в., когда люди так тщательно следовали юридическим процедурам, поскольку на каждом этапе и в каждой инстанции представлялась возможность подвергнуть испытанию величайшее достижение века — полную беспристрастность закона. Характерной чертой времени было то, что любое нарушение правосудия возбуждало бурные политические страсти и вызывало бесконечную череду разбирательств и пересмотров, не говоря уже о дуэлях и драках. Принцип равенства перед законом так прочно внедрился в сознание цивилизованного мира, что единичное нарушение правосудия могло спровоцировать общественное негодование от Москвы до Нью-Йорка. И никто и нигде, за исключением самой Франции, не был еще настолько «современным», чтобы связать это дело с политическими вопросами. [176] Несправедливость в отношении одного-единственного офицера-еврея во Франции смогла получить в остальном мире более страстный и единодушный отклик, чем все преследования немецких евреев поколение спустя. Даже царская Россия смогла обвинить Францию в варварстве, в Германии же в окружении кайзера открыто высказывалось негодование, сравнимое только с возмущением радикальной прессы 1930-х годов. [177]

176

О единственном исключении — католических журналах, которые во всех странах в большинстве своем агитировали против Дрейфуса, будет рассказано ниже. Американское общественное мнение было таковым, что в дополнение к протестам начался организованный бойкот назначенной на 1900 г. парижской Всемирной выставки. Всесторонне этот вопрос анализируется в находящейся в Колумбийском университете магистерской дипломной работе Halperin R. A. The American reaction to the Dreyfus case. 1941. Автор благодарит профессора С. У. Бэрона за любезно предоставленную возможность ознакомиться с этой работой.

177

Так, например, немецкий поверенный в делах в Париже X. Б. фон Бюлов писал рейхсканцлеру Гогенлоэ, что приговор в Ренне является "смесью вульгарности и трусости, несет на себе несомненные знаки варварства" и что Франция "с этого момента исключила себя из семьи цивилизованных наций". Цит. по: Herzog W. Op. cit., запись от 12 сентября 1899 г. По мнению фон Бюлова, это Affaire стало "тайным паролем" немецкого либерализма; см.: Buelow Н. В. von. Denkwurdigkeiten. В., 1930–1931. Bd. 1. S. 428.

Dramatis personae этой истории вполне могли бы сойти со страниц Бальзака: с одной стороны, проникнутые классовым сознанием генералы, лихорадочно спасающие честь мундира членов своей клики, с другой — их противник Пикар с его хладнокровной, проницательной и слегка ироничной честностью. За ними неописуемое сборище людей в парламенте, каждый из которых в ужасе от того, что может быть известно его соседу; президент республики, скандально знаменитый своими посещениями парижских борделей, и следователи, живущие исключительно ради заведения светских связей. Наконец, сам Дрейфус, по сути, парвеню, постоянно хвастающийся перед своими коллегами богатством своей семьи, которое он тратит на женщин; его братья, патетично предлагающие сначала все свое состояние, а потом снижающие свое предложение до 150 тысяч франков за освобождение родственника и так и не решившие, хотят ли они тем самым принести жертву или просто подкупить Генеральный штаб; и адвокат Деманж, по-настоящему убежденный в невиновности своего клиента, но основывающий защиту на принципе отсутствия доказательств в пользу обратного, чтобы уберечь себя от нападок и не повредить своим личным интересам. И наконец, авантюрист Эстергази, представитель старинного аристократического рода, настолько изнывающий в этом буржуазном мире, что готов с равным успехом искать отдушину и в героизме, и в мошенничестве. В бытность свою младшим лейтенантом Иностранного легиона он снискал признание сослуживцев в основном своей дерзостью и отвагой. Вечно замешанный в какие-нибудь истории, он жил за счет того, что брался быть секундантом в дуэлях офицеров-евреев и затем шантажировал их единоверцев. Для установления нужных связей он не гнушался пользоваться услугами главного раввина. Даже в конечном своем падении он остался верен бальзаковской традиции. Погубила его не государственная измена и не необузданные мечты о великой оргии, в которой сотни тысяч хмельных прусских улан неистово несутся по улицам Парижа, [178] а мелкое присвоение денег одного из родственников. А что сказать о Золя с его страстным моральным пылом, несколько пустым пафосом и его мелодраматическим заявлением накануне бегства в Лондон о том, что он услышал голос Дрейфуса, умолявшего его принести эту жертву?. [179]

178

Reinach Т. Histoire sommaire de l'Affaire Dreifus. P., 1924. P. 96.

179

По сообщению Йозефа Рейнаха, приводимому в: Herzog W. Op. cit., запись от 18 июня 1898 г.

Все данные проявления типичны для XIX в., и ничто из этого само по себе не пережило бы двух мировых войн. Стародавний энтузиазм толпы по отношению к Эстергази, как и ее ненависть к Золя, с тех пор давно уже прогорели дотла, но так же точно исчез и накал страстей, направленных против аристократии и духовенства, который некогда воспламенял Жореса и который один только и обеспечил конечное освобождение Дрейфуса. Как суждено было показать делу кагуляров, офицерам Генерального штаба уже нечего было опасаться народного гнева, когда они вынашивали свои планы coup d'etat. Со времени отделения церкви от государства Франция, естественно, перестала быть религиозно мыслящей, но она утратила и значительную часть своего антиклерикального чувства, впрочем, так же, как и католическая церковь утратила большую часть своих политических притязаний. Попытка Петена превратить республику в католическое государство натолкнулась на полное безразличие народа и враждебное отношение низшего духовенства к клерикал-фашизму.

История Дрейфуса в ее политической подоплеке смогла пережить свое время из-за того, что в XX в. два его элемента приобрели существенное значение. Первый — это ненависть к евреям; второй — подозрительное отношение к самой республике, к парламенту

и к государственной машине. Последнюю большая часть общественности продолжала считать, справедливо или нет, находящейся под влиянием евреев и во власти банков. Вплоть до наших времен слово «антидрейфусар» сохраняет свое значение наименования для всего антиреспубликанского, антидемократического, антисемитского. Еще несколько лет назад оно включало в себя все от монархизма «Action Francaise» до национал-большевизма Дорио и социал-фашизма Деа. Однако не этим малочисленным фашистским группировкам была обязана своим крушением Третья республика. Напротив, очевидной, хотя и парадоксальной истиной является то, что никогда их влияние не было столь незначительным, как в момент этого крушения. К падению Франции привело то, что в ней не осталось больше настоящих дрейфусаров, никого, кто верил бы, что демократию и свободу, равенство и справедливость по-прежнему можно защитить или осуществить при республике. [180] В конечном счете республика и пала, как перезревший плод, к ногам той старой антидрейфусарской клики, [181] которая всегда составляла ядро ее армии, и случилось это в то время, когда у республики было мало врагов, но и почти совсем не осталось друзей. То, что петеновская клика в значительной мере была не порождением немецкого фашизма, а французским продуктом, показывает ее рабское следование формулам сорокалетней давности.

180

О том, что даже Клемансо в конце своей жизни в это больше не верил, ясно свидетельствует его замечание, помещенное в книге Benjamin R. Clemenceau dans la retraite. P., 1930. P. 249: "Надежда? Невозможно! Как могу я продолжать надеяться, если я больше не верю в то, что взрастило меня, а именно в демократию?"

181

Известный приверженец "Action Francaise" Вейган в юности был антидрейфусаром. Он был подписчиком "Мемориала Анри", основанного газетой "Libre Parole" в честь злополучного полковника Анри, который заплатил самоубийством за подлоги, совершенные в период службы в Генеральном штабе. Список подписчиков был позднее опубликован одним из редакторов "L'Aurore" (газета Клемансо) — Кийяром под заголовком "Le Monument Неnrу" (Р., 1899). Что же касается Петена, то он служил в военном управлении Парижа с 1895 по 1899 г., в то время, когда здесь не потерпели бы никого, кроме надежного антидрейфусара (см.: Latour С. de. Le Marechal Petain // Revue de Paris. Vol. I. P. 57–69). Д. У. Броуган (Op. cit. P. 382) в этой связи замечает, что из пяти маршалов первой мировой войны четверо (Фош, Петен, Лиоте и Файоль) были плохими республиканцами, а у пятого, Жоффре, была хорошо известная клерикальная подоплека.

В то время как Германия посредством демаркационной линии хитрым образом искромсала Францию и разрушила всю ее экономику, руководители страны в Виши возились со старой формулой Барреса относительно «автономных провинций», тем самым еще больше увеча ее. Более спешно, чем любой Квислинг, они ввели антиеврейское законодательство, похваляясь тем, что им не нужно импортировать антисемитизм из Германии, и что их закон, регулирующий положение евреев, в существенных моментах отличается от законов рейха. [182] Они постарались мобилизовать против евреев католическое духовенство, но единственно, чего они достигли, так это убедились в том, что священники не только потеряли свое политическое влияние, но даже и не являются антисемитами. Наоборот, именно те самые епископы и синоды, которые вишистский режим хотел снова превратить в политическую силу, заявили самый решительный протест против преследования евреев.

182

Миф о том, что антиеврейское законодательство Петена было навязано ему рейхом, широко поддержанный почти всем французским еврейством, был развеян самими французами. См. особенно: Simon Y. La grande crise de la Republique Francise: Observations sur la vie politique des francais de 1918 a 1938. Montreal, 1941.

Не в юридическом деле Дрейфуса, а во всей этой Истории в ее широких аспектах можно разглядеть предупредительный проблеск того, что случилось в XX в. Как разъяснял в 1931 г. Бернанос, [183] «дело Дрейфуса принадлежит к этой трагической эре, которая конечно же не закончилась с последней войной. Дело обнаруживает тот самый бесчеловечный характер, в котором в стихии необузданных страстей и в пламени ненависти прячется немыслимо холодное и бесчувственное сердце». Безусловно, подлинное продолжение этого дела надо искать не во Франции, но усмотреть в нем причину, по которой Франция стала такой легкой добычей нацистских агрессоров, не так трудно. Гитлеровская пропаганда говорила на давно знакомом и никогда вполне не забытом языке. То, что «цезаризм» [184] «Action Francaise» и нигилистический национализм Барреса и Морраса не преуспели в их изначальной форме, объясняется множеством причин, и все они отрицательного свойства. У этих писателей не было социального воображения, и они не смогли перевести на общедоступный язык ту умственную фантасмагорию, которую порождало их презрение к интеллекту.

183

Ср.: Bernanos G. La grande peur des bien-pensants, Edouard Drumont. P., 1931. P. 262.

184

В кн.: Gurian W. Der integrale Nationalismus in Frankreich: Charles Maurras und die Action Francaise. Frankfurt, a. M. 1931. S. 92 проводится резкое различие между монархическим движением и другими реакционными тенденциями. Этот же автор анализирует дело Дрейфуса в кн.: Die politischen und sozialen Ideen des franzosischen Katholizismus. M. Gladbach, 1929.

Здесь мы остановимся лишь на политической стороне Истории Дрейфуса, а не на его юридических аспектах. В ней резко очерчен ряд моментов, характерных для XX в. Смутные и едва различимые в первые десятилетия, они затем открыто выступили на свет божий и с тех пор пребывают в числе основных тенденций современности. После 30 лет умеренной, чисто общественной формы дискриминации евреев стало несколько труднее припомнить, что клич «Смерть евреям!» когда-то уже звучал во всю ширь современного государства и что вся внутренняя политика последнего кристаллизовалась вокруг вопроса об антисемитизме. В течение 30 лет старые легенды о мировом заговоре были не более чем привычным дежурным блюдом бульварной прессы и дешевых романов, и миру было нелегко вспомнить, что совсем недавно, но еще до того, как стали известны «Протоколы сионских мудрецов», целая страна ломала голову над тем, кто держит в своих руках бразды мировой политики — «тайный Рим» или «тайный Иуда». [185]

185

О том, как мифы создавались с обеих сторон, см.: Halevy D. Apologie pour notre passe // Cahiers de la quinzaine. Series XL. 1910. No. 10.

Точно так же, в тех условиях, когда мир, обретя временное примирение с самим собой, не произвел выводка выдающихся уголовников, который бы оправдывал эскалацию жестокости и беспринципности, пережила упадок и неистовая нигилистическая философия духовной ненависти. [186] Всяким жюлям геренам пришлось ждать почти 40 лет, прежде чем атмосфера снова созрела для военизированных отрядов штурмовиков. Число declasses, порождавшихся экономикой XIX в., должно было возрасти до их превращения в сильные меньшинства внутри наций, прежде чем coup d'etat, так и оставшийся во Франции всего лишь гротескным замыслом, [187] почти без всяких усилий реализовался в Германии. Прелюдия к нацизму была разыграна на всей европейской сцене. Поэтому дело Дрейфуса — не просто причудливое, не до конца раскрытое «преступление», [188] афера штабных офицеров, в темных очках и с фальшивыми бородами, по ночам разносящих по Парижу свои неумные подделки. Его герой — не Дрейфус, а Клемансо, и началось оно не арестом штабного офицера еврейской национальности, а панамским скандалом.

186

Абсолютно современно звучит написанное Золя в 1898 г. "Письмо к Франции": "Отовсюду раздаются голоса, что идея свободы претерпела банкротство. И когда возникло дело Дрейфуса, эта усиливающаяся ненависть к свободе пережила свой золотой век… Неужели вы не видите, что на г-на Шерер-Кестнера обрушились с такой яростью именно потому, что он принадлежит поколению, которое верило в свободу, которое сражалось за нее? Теперь некоторые господа пожимают плечами и насмешливо ухмыляются: "Это, дескать, старикашки, старомодные чудаки". См.: Herzog W. Op. cit. 6 января.

187

Фарсовый характер различных предпринимавшихся в 90-е годы попыток устроить coup d'etat был четко проанализирован Розой Люксембург в ее статье "Die sociale Krise in Frankreich" // Die Neue Zeit. 1901. Bd. 1.

188

Все еще неизвестно, подделал ли полковник Анри bordereau по приказу начальника штаба или по собственной инициативе. Точно так же никогда не были прояснены причины попытки самоубийства Лабори, адвоката Дрейфуса на реннском процессе. Ср.: Zola Е. Correspondence: lettres a Maitre Labori. P., 1929. P. 32. No. 1.