Истоки тоталитаризма
Шрифт:
Подчеркнутая замкнутость армии, столь характерная для кастовых систем, выступала контрастом по отношению к меняющимся и подвижным кликам в обществе и парламенте, куда доступ был легким и где царила не верность, а непостоянство. Не боевой образ жизни, не профессиональная честь, не esprit de corps сплачивали ее офицеров в реакционный оплот против республики и вообще всех демократических веяний, а просто их кастовая повязанность друг с другом. [203] Отказ государства демократизировать армию и подчинить ее гражданским властям влек за собой примечательные последствия. Он превратил армию в организм, стоящий вне нации, и создал вооруженную силу, чья лояльность могла быть повернута в направлении, предсказать которое не мог никто. О том, что эта проникнутая кастовым духом сила, если ее предоставить себе самой, была ни за, ни против кого бы то ни было, достаточно ясно говорит история почти бурлескного coups d'etat, в котором, несмотря на заявления противоположного свойства, ей на самом деле не хотелось принимать участия. Даже ее пресловутый монархизм был при тщательном рассмотрении не чем иным, как предлогом для сохранения себя в качестве независимой группы, существующей ради защиты собственных интересов, готовой отстаивать свои привилегии, «не считаясь с республикой, вопреки ей и даже против нее». [204] Журналисты того времени и более поздние историки предпринимали доблестные усилия, чтобы объяснить конфликт между гражданской и военной властями во время дела Дрейфуса антагонизмом между «бизнесменами и военными». [205] Однако теперь мы знаем, сколь необоснованным является это косвенным образом антисемитское толкование. Сотрудники разведывательного отдела разведки Генерального штаба сами могли выступать в качестве экспертов в области бизнеса. Разве не они почти открыто торговали поддельными bordereaux, не продавали их иностранным военным атташе так же небрежно, как небрежно продает свои товар купец-кожевник и тогда, когда он уже стал президентом Республики, или как зять этого президента торгует орденами и званиями? [206] В самом деле рвение немецкого атташе Шварцкоппена, жаждавшего добыть больше военных секретов, чем все, которыми располагала Франция, положительно должно было служить источником смущения для джентльменов из службы контрразведки, которые, в конце концов, не могли продать больше того, что они производили.
203
См.
204
См.: Luxemburg R. Loc. cit.: "Причиной, по которой армия воздерживалась от решительного шага, было ее желание показать свою оппозицию гражданской власти республики, не ослабляя вместе с тем силу этой оппозиции сговором с монархией".
205
Именно под таким заголовком описывал дело Дрейфуса в газете "Die Zukunft" (1898). Максимилиан Харден (немецкий еврей). Антисемитский историк Вальтер Франк использует этот же оборот в названии главы о Дрейфусе, а Бернанос (Op. cit. Р. 13) в том же духе замечает, что, "справедливо или нет, демократия видит в военных своего самого опасного соперника".
206
Панамскому скандалу предшествовало так называемое "дело Вильсона". Раскрылось, что зять президента открыто занимался торговлей орденами и другими наградами.
Великая ошибка католических политиков состояла в том, что они вообразили себе возможность использовать в своей европейской политике французскую армию только потому, что та представлялась антиреспубликанской. Фактически церковь была обречена заплатить за эту ошибку полной потерей своего политического влияния во Франции. [207] Когда разведывательное управление в конечном итоге предстало перед всеми как обыкновенная фабрика подделок, а именно так назвал второе бюро Эстергази, [208] никто во Франции, даже армия, не был так сильно скомпрометирован, как церковь. К концу прошлого века католическое духовенство старалось восстановить свое прежнее политическое могущество как раз в тех местах, где по тем или иным причинам светские власти стали утрачивать в глазах людей свой авторитет. Так обстояло дело в Испании, где находящаяся в упадке феодальная аристократия привела страну к экономической и культурной катастрофе, и в Австро-Венгрии, в которой национальные конфликты ежечасно угрожали взорвать государство. То же самое происходило и во Франции, где нация, похоже, стремительно погружалась в трясину конфликтующих интересов. [209] Армия, оставленная Третьей республикой в политическом вакууме, с радостью приняла направляющую роль католического духовенства, которое все-таки предоставляло ей что-то наподобие гражданского руководства, без чего военные, по выражению Клемансо, теряют «rasion d'etre, (состоящий) в защите принципа, воплощенного в гражданском обществе».
207
См.: Lecanuet Е., father. Les signes avant-coureurs de la separation, 1894–1910. P., 1930.
208
См.: Weil B. L'Affaire Dreyfus. P., 1930. P. 169.
209
Ср.: Clemenceau G. La Croisade // Op. cit.: "Испания корчится под игом римской церкви. Италия, похоже, не выдержала его. Остались только католическая Австрия, уже ведущая смертельный бой, и рожденная Революцией Франция, против которой даже сейчас ведет наступление папское воинство".
Своей популярностью в то время католическая церковь была обязана широко распространившемуся в народе скептицизму по отношению к республике и демократии, в которых стали видеть причину утраты всяческого порядка, безопасности и политической воли. Для многих иерархическое устройство церкви стало казаться единственной возможностью избежать хаоса. По сути, именно этим, а не религиозным возрождением объяснялось уважение, питаемое к духовенству. [210] На самом деле наиболее твердыми сторонниками церкви в тот период были выразители так называемого «головного» католицизма, «католики без веры», которым предстояло подчинить себе все монархистское и крайнее националистическое движение. Не питая веры в его потусторонние основы, эти «католики» требовали большей власти для всех авторитарных институтов. Именно таковой была линия, намеченная Дрюмоном и позднее продолженная Моррасом. [211]
210
Ср.: Bernanos G. Op. cit. P. 152: "Можно повторять эту мысль бесчисленное множество раз: действительный выигрыш от того реакционного движения, которое последовало за падением империи и поражением, получило духовенство. Благодаря ему национальная реакция после 1873 г. приняла форму религиозного возрождения".
211
О Дрюмоне и происхождении "головного католицизма" см.: Bernanos G. Op. cit. P. 127 ff.
Огромное большинство католического духовенства, глубоко вовлеченного в политические маневры, следовало политике приспособленчества. В этом, как показывает История Дрейфуса, оно заметно преуспело. Так, когда Виктор Бах принял дело к пересмотру, его дом в Ренне был подвергнут нападению, которое возглавили три священника, [212] а такая выдающаяся личность, как доминиканский патер Дидон, призвала студентов коллегии в Арейле «извлечь меч, устрашать, рубить головы и неистовствовать». [213] Подобных же взглядов придерживались три сотни священников меньшего калибра, которые обессмертили себя в качестве «Мемориала Анри», как был назван опубликованный в «Libre Parole» список пожертвователей в фонд поддержки мадам Анри (вдовы покончившего с собой в тюрьме полковника), [214] мемориала, который конечно же стал на все времена памятником потрясающей коррупции верхних классов французского народа в рассматриваемое время. В период вызванного делом Дрейфуса кризиса политическая линия католической церкви складывалась не под влиянием ее рядового духовенства и не под влиянием ее обычных религиозных орденов и уж точно не под воздействием ее homines religiosi. В том, что касается Европы, реакционная политика церкви во Франции, Австрии и Испании, равно как и ее поддержка антисемитских веяний в Вене, Париже и Алжире, была, вероятно, непосредственным следствием иезуитского влияния. Именно иезуиты всегда наилучшим образом представляли и в письменном и в устном виде антисемитское направление в католическом духовенстве. [215] В большей мере это было последствием их устава, согласно которому каждый послушник должен был доказать, что у него нет еврейской крови в четырех поколениях. [216] А с начала XIX в. руководство международной политикой церкви перешло в их руки. [217]
212
Ср.: Herzog W. Op. cit., запись от 21 января 1898 г.
213
См.: Lecanuet Е. Op. cit. P. 182.
214
См. выше, примечание 10.
215
Иезуитский журнал "Civilta Cattolica" в течение десятилетий был в высшей мере антисемитским и притом одним из наиболее влиятельных католических журналов в мире. Он вел антиеврейскую пропаганду задолго до того, как Италия стала фашистской, и на его политику не повлияла антихристианская позиция нацистов (см.: Starr J. Italy's antisemites // Jewish Social Studies. 1939).
Согласно Л. С. Дж. Коху, "из всех орденов, Общество Иисуса благодаря своему уставу наилучшим образом защищено от еврейского влияния". См. статью "Juden" // Jesuiten-Lexikon. Paderborn, 1934.
216
Первоначально, согласно Конвенции 1593 г., исключению подлежали все христиане еврейского происхождения. Указом от 1608 г. предписывалось выяснение происхождения до пятого колена; последнее предписание от 1923 г. сократило это требование до четырех поколений. В индивидуальных случаях эти требования могут быть отменены главой ордена.
217
Ср.: Boehmer H. Les Jesuites. P., 1910. P. 284 (перевод с нем.): "С 1820 г…не существовало независимых национальных церквей, способных противостоять продиктованным иезуитами папским приказам. Высшее духовенство наших дней разбило свои шатры вкруг Святейшего престола, и церковь стала тем, чего всегда требовал от нее великий иезуитский публицист Беллармин, — абсолютной монархией, чья политика может направляться иезуитами и чье развитие может определяться нажатием кнопки".
Мы уже наблюдали, как распад государственной машины облегчил Ротшильдам вхождение в круги антисемитской аристократии. Светское общество Сен-Жерменского предместья распахнуло свои двери не только немногим аристократизированным евреям, туда дозволено было просочиться и их принявшим крещение прихлебателям, евреям-антисемитам, а также и совершенным новичкам из вновь прибывших. [218]
Достаточно любопытно то, что евреи из Эльзаса, подобно семье Дрейфуса попавшие в Париж после утраты данной территории, заняли особо видное место в этом социальном движении наверх. Их преувеличенный патриотизм наиболее наглядно проявлялся в рвении, с каким они старались отмежеваться от еврейских иммигрантов. Семья Дрейфусов принадлежала к той части французского еврейства, которая стремилась к ассимиляции и с этой целью практиковала свою собственную разновидность антисемитизма. [219] Такое подлаживание к французской аристократии имело один неизбежный результат: евреи пытались обеспечить своим сыновьям столь же высокую военную карьеру, как и у сыновей их вновь обретенных друзей. И первой причиной возникших трений было именно это. Допуск евреев в высшее общество осуществился сравнительно мирно. Высшие классы, несмотря на их мечты о реставрации монархии, были политически бесхребетной компанией и не слишком утруждали себя заботами о выборе тех или иных путей. Но когда евреи начали добиваться равенства в армии, они столкнулись с решительной оппозицией иезуитов, не желающих терпеть существование офицеров, не подверженных влиянию исповедальни. [220] Более того им противостоял закоренелый дух касты, о котором легко было позабыть в легкой атмосфере салонов, тот самый кастовый дух, что и так был силен благодаря традиции и призванию, но еще больше укреплялся из-за бескомпромиссной враждебности к Третьей республике и к гражданской администрации.
218
Ср.: Clemenceau G. Le spectacle du jour // Op. cit.: "Ротшильд, друг всей антисемитски настроенной знати… неотличимый от Артура Мейера, больший папист, чем сам папа".
219
Об эльзасских евреях, к числу которых принадлежал Дрейфус, см.: Foucault A. Un nouvel aspect de l'Affaire Dreyfus // Les Oeuvres Libres. 1938. P. 310: "В
220
Ср.: К. V. Т. The Dreyfus case: A study of French opinion // The Contemporary Review. Vol. 74. P. 598: "По воле демократии все французы обязаны быть солдатами; по воле церкви только католикам предназначены все высшие командные посты".
Современный историк описал борьбу между евреями и иезуитами как «борьбу между двумя соперниками», в которой «высшее иезуитское духовенство и еврейская плутократия стояли лицом к лицу посредине Франции, подобно двум невидимым боевым шеренгам». [221] Это описание соответствует истине, поскольку евреи встретили в иезуитах своих первых непримиримых врагов, а те быстро сообразили, каким мощным оружием может быть антисемитизм. Это была первая и единственная до Гитлера попытка использовать «крупную политическую концепцию» [222] антисемитизма в общеевропейском масштабе. Однако, если исходить из предположения, что это была борьба двух равных «соперников», картина получится заметно искаженной. Евреи не претендовали на сколько-нибудь большую степень власти, чем располагала любая другая из клик, на которые раскололась республика. Единственно, чего они хотели в то время, так это влияния, достаточного для обеспечения своих общественных и деловых интересов. Они не стремились получить долю в управлении государством. Единственной стремившейся к этому организованной группой были иезуиты. Процессу Дрейфуса предшествовал ряд инцидентов, показавших, насколько решительно и энергично евреи пытались обеспечить себе место в армии и каким распространенным, даже в то время, было враждебное отношение к ним. Постоянно подвергаясь грубым оскорблениям, немногие офицеры-евреи, что существовали тогда, были вынуждены отвечать вызовами на дуэль, а их товарищи неевреи неохотно шли к ним в секунданты. Фактически, именно в этой связи как исключение из данного правила появляется на сцене злополучный Эстергази. [223]
221
Herzog W. Op. cit. P. 35.
222
Ср.: Bernanos G. Op. cit. P. 151: "Итак, освобожденный от смехотворных гипербол антисемитизм предстал тем, чем он на самом деле и является: не просто каким-то чудачеством или вывихом ума, а крупной политической концепцией".
223
См. письмо Эстергази к Эдмону де Ротшильду от июля 1894 г., цитируемое в: Reinach J. Op. cit. Vol. 2. P. 53 ff: "Я не колебался, когда капитан Кремье не смог найти себе секунданта среди офицеров-христиан". Ср.: Reinach Т. Histoire sommaire de l'Affaire Dreyfus. P. 60 ff. См. также: Herzog W. Op. cit., записи 1892 г. и июня 1894 г., где приводится подробный отчет об этих дуэлях и названы все случаи посредничества Эстергази. Последний из них имел место в сентябре 1896 г., тогда он получил 10 тыс. франков. Эта неумеренная щедрость имела впоследствии негативные результаты. Когда, находясь в приятной безопасности в Англии, Эстергази выступил со своими пространными откровениями, повлекшими пересмотр дела, антисемитская пресса, естественно, предположила, что за саморазоблачения ему заплатили евреи. Эта идея все еще выдвигается как один из главных аргументов в пользу виновности Дрейфуса.
Всегда оставалось несколько непроясненным, были ли арест и осуждение Дрейфуса просто юридической ошибкой, случайно разжегшей политический пожар, или Генеральный штаб намеренно запустил поддельное bordereau с недвусмысленной целью наконец-то заклеймить еврея как предателя. В пользу последней гипотезы говорит тот факт, что Дрейфус был не первым евреем, получившим должность в Генеральном штабе, и при существующих условиях это не могло не вызвать уже не просто недовольство, а ужас и возмущение. В любом случае кампания ненависти к евреям развернулась еще до того, как приговор был направлен на пересмотр. Вопреки обычаю, требовавшему воздержания от передачи в прессу любой информации о деле относительно шпионажа, пока оно находится sub judice, офицеры Генерального штаба с радостью снабдили газету «Libre Parole» подробностями дела и сообщили имя обвиняемого. Похоже, что они боялись, как бы влияние евреев на правительство не привело к сворачиванию процесса и закрытию всей этой истории. Какие-то основания у этих страхов имелись, так как о некоторых кругах французского еврейства было известно в то время, что они серьезно озабочены непрочностью положения еврейских офицеров.
Нужно также помнить о том, что в общественном сознании еще свежи были воспоминания о панамском скандале и что после ротшильдовского займа России недоверие к евреям значительно возросло. [224] При каждом новом повороте процесса военного министра Мерсье возносила не только буржуазная пресса; даже газета Жореса, орган социалистов, поздравила его с тем, что «он противостоял внушительному давлению коррумпированных политиков и крупных финансистов». [225] Характерно, что эта похвала была встречена с безграничной благодарностью со стороны «Libre Parole», написавшей: «Браво, Жорес!» Два года спустя, когда Бернар Лазар опубликовал свою первую брошюру об имевших место нарушениях правосудия, газета Жореса осторожно уклонилась от обсуждения ее содержания, но обвинила автора-социалиста в том, что он — почитатель Ротшильда и, вероятно, платный агент. [226] Точно так же уже в 1897 г., после начала борьбы за реабилитацию Дрейфуса, Жорес не сумел увидеть в этом ничего, кроме борьбы двух групп буржуазии — оппортунистов и клерикалов. Наконец, даже после повторного суда в Ренне немецкий социал-демократ Вильгельм Либкнехт все еще верил в вину Дрейфуса потому, что не мог вообразить, как этот представитель высших классов мог быть жертвой ложного приговора. [227]
224
Герцог В. (Op. cit.) в записи от 1892 г. подробно показывает, как Ротшильды начали приспосабливаться к республике. Достаточно любопытно, что и папская политика коалиционизма, представляющая собой попытку сближения с евреями со стороны католической церкви, берет свое начало в этом же году. Поэтому нет ничего невозможного в том, что на позицию Ротшильда оказало влияние духовенство. Относительно же предоставленного России займа в 500 тыс. франков граф Мюнстер со знанием дела отмечал: "Спекуляция во Франции мертва… Капиталисты не находят способа сбыть свои ценные бумаги… и это будет способствовать успеху займа… Большие евреи верят, что если они делают деньги, то смогут лучше помочь своим меньшим братьям. В результате, хотя французский рынок забит русскими облигациями, французы продолжают отдавать добрые франки за плохие рубли" (Herzog W. Ibid.).
225
Ср.: Reinach J. Op. cit. Vol. 1. P. 471.
226
Ср.: Herzog W. Op. cit. P. 212.
227
Ср.: Kohler M. J. Some new light on the Dreyfus Case // Studies in Jewish Bibliography and Related Subjects in Memory of A. S. Freidus. N.Y., 1929.
Скепсис радикальной и социалистической прессы, сильно окрашенный к тому же антисемитским душком, подогревался еще и избранной семейством Дрейфуса, добивавшимся пересмотра дела, невразумительной тактикой. Пытаясь спасти невинного человека, его родственники пользовались теми именно методами, которыми обычно пользуются в случаях, когда речь идет о действительно виновных. Они смертельно боялись гласности и полагались исключительно на закулисные маневры. [228] Они швыряли деньги и обращались с Лазаром, одним из своих самых незаменимых помощников и одним из самых выдающихся участников этого дела, так, как если бы он был их платным агентом. [229] Клемансо, Золя, Пикар и Лабори — если назвать только наиболее активных из дрейфусаров — смогли в конце концов спасти свои добрые имена, только с большим или меньшим скандалом и публичностью отмежевав свои действия от более конкретных сторон этой истории. [230]
228
Например, семья Дрейфуса с порога отвергла предложение писателя Артура Леви и ученого Леви-Брюля распространить петицию протеста среди всех ведущих деятелей тогдашнего общества. Вместо этого она стала одолевать личными просьбами любого из политиков, с которыми ей случалось войти в контакт; ср.: Dutrait-Crozon Н. Op. cit. Р. 51. См. также: Foucault A. Op. cit. Р. 309: "С такой дистанции приходится только удивляться, почему французские евреи, вместо того чтобы тайно возиться с этими документами, не выразили открыто и однозначно свое возмущение".
229
Ср.: Herzog W. Op. cit., записи от декабря 1894 г. и января 1898 г. См. также: Charensol G. Op. cit. P. 79; Peguy С. Le portrait de Bernard Lazare // Cahiers de la quinzaine. 1910. Series XI. No.2.
230
Главный скандал разразился в результате прекращения защиты адвокатом Лабори, после того как в ходе работы реннского трибунала семья Дрейфуса поспешно отказалась от его услуг. Исчерпывающее, хотя и сильно преувеличенное, описание этой истории можно прочесть в работе: Frank W. Op. cit. P. 432. Собственное заявление Лабори, красноречиво говорящее о благородстве его натуры, появилось в "La Grande Revue" (февраль 1900 г.). После того, что произошло с его адвокатом и другом, Золя немедленно порвал отношения с Дрейфусами. Что касается Пикара, то "Echo de Paris" (30 ноября 1901 г.) сообщала, что после Ренна он не имел с семьей Дрейфуса ничего общего. Клемансо перед лицом того факта, что вся Франция или даже весь мир разобрались в подлинном значении этих процессов лучше, чем обвиняемый и его семья, более склонен был рассматривать весь этот эпизод в юмористическом свете; ср.: Weil В. Op. cit. Р. 307–308.
Существовала только одна основа, на которой мог быть или должен был быть спасен Дрейфус. Интригам коррумпированного парламента, моральному разложению рушащегося общества и вожделенному стремлению духовенства к власти должен был быть решительно противопоставлен жесткий якобинский принцип нации, основанный на правах человека, тот самый республиканский взгляд на общественную жизнь, согласно которому (пользуясь словами Клемансо) покушение на права одного является покушением на права всех. Полагаться на парламент или на общество значило проиграть битву, не начав ее. Во-первых, финансовые средства еврейства ничуть не превосходили те, что были в распоряжении богатой католической буржуазии; во-вторых, все высшие слои общества — от клерикальных и аристократических семейств Сен-Жерменского предместья до радикальной и антиклерикальной мелкой буржуазии — только и жаждали официального удаления евреев из политических структур. Таким путем, полагали они, им удалось бы смыть возможное пятно с себя самих. За это они готовы были заплатить потерей социальных и коммерческих контактов с евреями. Точно так же, как показывают высказывания Жореса, и парламент увидел в деле Дрейфуса золотой шанс поправить или, скорее, вновь обрести свою прежнюю репутацию неподкупности. И последним, но не по важности, было то, что в поддержке таких лозунгов, как «Смерть евреям!» или «Франция для французов», была найдена почти магическая формула примирения масс с существующим в правительстве и обществе положением.