Исторические повести
Шрифт:
— Мы уйдем отсюда, и тогда все будет хорошо! — говорила девушка Аспанзату. — Здесь для нас не будет счастья!
— Будет ли там спасение? — плакала Чатиса.
— Мы уйдем, — согласился Навимах. — Теперь я вижу, что проклятый гончар не только веру продал, он совесть и честь — все продал чужеземцам. За несколько дирхемов загубил семью!.. Где же истина? Где справедливость?..
— Отец, я вернусь и отомщу злодею. Я не прощу ему предательства! — прошептал Аспанзат, сжимая кулаки.
В КРЕПОСТИ АБАРГАР
Опустилось черное покрывало ночи, темно. «Где ты, милый? Почему такая печаль на сердце?»
Кушанча не то поет, не то всхлипывает. «Почему такая печаль на сердце?» — спрашивает себя девушка словами песни.
Темно и тихо вокруг. Словно все вымерло. Только на скамье, где сидит Кушанча, горит фитилек в глиняной чаше. Он освещает смуглое красивое лицо и влажные от слез глаза девушки. Кушанча шьет мешки для поклажи. Через несколько часов они уйдут в горы.
Девушка мысленно прощается с домом. Здесь прошло ее детство, здесь она узнала о любви Аспанзата, здесь она ждала своего счастья. Что будет там, в горах? Как страшна эта неизвестность!
Почему люди так злы? Почему так жестоко поступил гончар? Отец радовался, хотел устроить свадьбу, а вместо свадьбы одно горе. Аспанзат лежит избитый, мать обливается слезами, а отец словно каменный.
«Пойду посмотрю, не нужно ли чего-либо Аспанзату». Кушанча откладывает шитье и берет чашу с горящим фитильком, но, оглянувшись, видит юношу. Он давно уже стоит у чинара и смотрит на нее. Глаза его кажутся громадными на темном, похудевшем лице.
— Не печалься, Аспанзат, все будет хорошо! Я ходила к ворожее, она гадала на бобах, жгла священные травы. Нам выпало хорошее предзнаменование…
Девушка ласково коснулась плеча юноши и посмотрела ему в глаза с любовью и нежностью:
— Зачем печалишься, ты ведь сильный и храбрый! Мы все вместе уйдем в горы…
Кушанча взяла Аспанзата за руку и повела к навесу. Там суетилась Чатиса. Она укладывала узлы. Женщина горестно вздыхала над своим очагом. Она давно уже не обмазывала его глиной — зачем? Для них очаг не будет священным. Чатиса осмотрела свои корчаги и глиняные горшки, даже погладила их. Хотелось бы все унести с собой, да нельзя. Ткацкий станок и тот пришлось разобрать. Навимах закопал его в землю. Бедный Навимах надеется вернуться домой. Сбудется ли это?
Грустно покидать свой дом темной ночью. Все тебе дорого здесь — даже тоненькое, недавно посаженное деревце миндаля. Ты знаешь здесь каждую ветвь на яблоне, каждый изгиб виноградной лозы. И вот теперь, когда все наливается соками и скоро созреет, ты покинешь этот дом, и плоды, тобой выращенные, достанутся врагам. Как все это перенести?
Навимах молча прошелся по двору, постоял под ветвистым тутовником. На дереве созрели сочные розовые ягоды. Чатиса не стала их собирать, как делала это всегда. Зачем собирать ягоды, если некогда их сушить, нет времени варить сладкий, как мед, сироп. Навимах подошел к своему закопченному котлу. Как долго он служил ему. И вот останется здесь его старый котел, такой черный, обгоревший от долгой службы.
У изгороди стоял осел. Навимах подвел его к навесу и стал укладывать узлы. Хорошо, что есть осел. Легче увезти поклажу.
Каждый взял на плечи узел, каждый тащил в руках корзину. Молча двинулись в путь. Ослу подвязали копыта тряпками, а сами шли в мягких войлочных сапогах, чтобы не слышно было и шороха. Надо было остерегаться злобного Навифарм а. Если он увидит их, то им тогда уже не спастись…
Улица, тонувшая во мраке, спала. Не слышно было даже лая собак. Молча шли они по затихшей окраине. За глинобитными домиками едва обозначалась темная полоса хлопкового поля. За полем, у реки, начиналась тропа в горы. Надо было скорее выйти на эту тропу, тогда будет не страшно.
Навимах был озабочен. Он не успел сообщить брату о случившемся. Артаван подумает, что всю семью увели арабы. Может быть, поймет, что сами ушли. Все равно — пройдет несколько дней, и по тропе потянется караван беглецов. У горы Магов они встретятся.
Наконец-то они миновали окраину, прошли через хлопковое поле, перебрались через шаткий мостик, переброшенный через реку, и вышли на тропу. Прежде чем подниматься в гору, Навимах зажег небольшой факел. Темной ночью невозможно было идти по узкой тропе. А ждать рассвета не хотелось. Да и опасно было: при свете дня всегда можно было ждать недоброй встречи.
— Далек ли наш путь? — спросила Чатиса на рассвете, когда они уже были вне опасности и можно было устроить привал.
— На лошади я добирался три дня, а пешком, с поклажей на спине, пожалуй, и пять дней пройдешь. — Навимах сбросил с плеч тяжелый узел и присел отдохнуть.
— Не все ли равно? — вмешалась Кушанча. — За нами никто не гонится. Куда нам торопиться?
— Она права! — Аспанзат с улыбкой посмотрел на Кушанчу. — Вот тебе награда за умное слово! — И он подал девушке крошечный букетик полевых цветов.
Долгим был этот путь. Чатисе он казался нескончаемым. Где-то внизу, в ущелье, клокотала река, злобно и сердито билась о камни.
Они шли мимо горных селений пастухов и частенько останавливались отдохнуть и поесть. Люди были щедры, предлагали им еду и укрытие. Они и сами боялись непрошеных гостей.
На пятый день пути, в сумерках, где-то высоко на горе блеснул огонек одинокого светильника.
— Огонек на башне крепости. Это сигнал! — обрадованно закричал Навимах. — Мы у цели!
Они расположились на ночлег у подножия горы. А на рассвете отправились в ближайшее селение.
— Я бы хотел повести вас прямо в крепость афшина, — сказал Навимах, — но я не узнал условного приветствия. Без него не пустят.
— Я его знаю, Рустам сказал: «Вместе с вами!» — отозвался Аспанзат. — Но туда пойдет только один из нас. Там нет места для всех простолюдинов, которые пожелают последовать за афшином. Махой велел здесь дожидаться афшина.
Небольшое селение, расположенное в горном ущелье, было необычно многолюдным.